Усталость и горе так меня придавили, что я забыла думать о своём достоинстве.
У неё был всё тот же отсутствующий, блуждающий взгляд, и, казалось, она едва ли узнаёт окружающее посредством зрения или слуха.
Усталость и горе так меня придавили, что я забыла думать о своём достоинстве.
У неё был всё тот же отсутствующий, блуждающий взгляд, и, казалось, она едва ли узнаёт окружающее посредством зрения или слуха.
Но в горе своем он был безутешен: скорбь его была не из таких, что изливаются в жалобах. Он не плакал и не молился — он ругался и кощунствовал: клял бога и людей и предавался необузданным забавам, чтоб рассеяться.
Было очень, очень грустно, и я, читая, вздыхала, потому что мне казалось, что вся радость безвозвратно исчезла из мира.
Гордые люди сами выкармливают свои злые печали.
— А если б она рассыпалась в прах или того хуже, о чём мечтали бы вы тогда? — я сказала.
— О том, чтоб рассыпаться в прах вместе с нею.
Может случится, что вы столкнётесь с ними на чем-нибудь одинаково важном для вас и для них. И тогда те, кого вы называете слабыми, обернутся, глядишь, такими же упрямцами, как вы.
Не может человек увидеть Кэтрин Линтон и не полюбить ее.
Не я разбил твое сердце — его разбила ты, и, разбив его, разбила и мое.
Излишняя мягкость порой причиняет зло.
Мы порой жалеем людей, которые не знают жалости ни к себе, ни к другим.