Сколько на свете опустошённых детей двадцати одного года от роду, чувства которых уже выгорели дотла; или, ещё того хуже, которые почитают наивысшим шиком притворяться опустошенными и пресыщенными и сами верят в эту свою опустошённость?! Всё время бросаться в крайности — это глупо и, наконец, просто смешно. Структура всякого опыта строится на контрасте.
Я не знаю… мне кажется, что большинство людей женятся потому, что им не хочется признаваться себе, что они никогда не любили настолько сильно, чтобы решиться связать свою жизнь с другим человеком. Это своего рода извращенный идеализм, желание доказать себе, что ты способен на наивысшие переживания.
Всё зависит от того, что подразумевать под любовью. Где проходит граница между любовью и нелюбовью? В какой момент je t'aime bien превращается в je t'aime? Самый простой ответ: ты знаешь, когда ты влюблен, потому что когда ты влюблен, у тебя нет сомнений, любишь ты или нет, — точно так же, как если у тебя дома пожар, ты точно знаешь, что это пожар. Но вот в чём загвоздка: когда ты пытаешься описать состояние влюбленности, ты неизбежно впадаешь либо в тавтологию, либо в метафору. Когда ты влюблён, у тебя ощущение, как будто ты сейчас взлетишь… Или тебе просто кажется, что именно так должен чувствовать себя человек, который сейчас взлетит? Или ты убеждаешь себя, что ты должен чувствовать себя так, как будто сейчас взлетишь?
В то время мы очень трепетно относились к цветам. Все началось во время летних каникул, когда я ходил гулять в парк и таскал с собой томик Бодлера. У него я прочел, что, если посмотреть на небо сквозь соломинку, его цвет будет более насыщенным и густым, чем если смотреть просто так.
Несмотря на болезненность опыта, он неизбежен и необходим. Иначе, как бы мы узнали жизнь?
Есть прямая зависимость между количеством опыта и скоростью, с которой ты можешь оправиться от ужаса. Чем больше ты уже повидал, тем быстрее стряхиваешь с себя вновь увиденное. Темлптон потребовалась большая часть пути в «Анжелику», чтобы восстановить равновесие, а я пришел в себя, как только мы вышли из лаборатории.
Бедность и отчаяние нередко доводили людей до крайности, превращая в бешеных псов.
— Каково это — снова быть дома? Всё так, как ты помнишь?
— Не знаю. Я даже не помню сегодняшний день.
— Звучит так, будто ты прошла через многое
— Откуда ты знаешь?
— Называй это жизненным опытом. Я клянусь, порой утром я чувствую себя таким же старым, как и эти деревья.
— Понимаешь, кое-что важное случилось и у меня чувство, будто я должна была проснуться этим утром и, типа, осознать что-то. Но я, честно сказать, не знаю, осознала ли я хоть что-то.
— Ну, по моему опыту, важные вещи не учат тебя чему-то, но они делают тебя чем-то и порой тебе нужно немного подождать и посмотреть, что из этого вышло...
Будьте самоучками, не ждите, пока вас научит жизнь.
Вот за что я люблю историю – нет такого короля, чья жизнь бы тебя чему-нибудь не научила. Так, в моменты усталости послушаешь про битву при Азенкуре, например, и отпускает. Или вот – Ода Нобунага. Чингис Хан. Чингис Хан как-то особенно, знаешь, он ведь взял титул Рамзеса, Кира и Дария – потрясатель вселенной. Фантастическая жизнь – ни одного поражения. Он больше, чем Цезарь – veni, vidi, vici. И ведь из какой дыры мира вылез. Знаешь, Герберт, для Рамзеса с хеттами дело было не в том, чтобы взять Кадеш, а в том, чтобы стать Рамзесом. Только мне больше бы – Чингис Хан, который и то, и другое, и третье, и все сразу. Замечательный человек – он не принимал полупобед, полумер, всё и сразу – и не «дай, Сульдэ», но «взял я, потому что Великий Хан, повелитель бурь, потрясатель вселенной».
Всё, к чему мечтаешь прийти со временем, может быть сейчас твоим, если к себе же не будешь скуп, то есть если оставишь всё прошлое, будущее поручишь промыслу, и единственно с настоящим станешь справляться праведно и справедливо.
Праведно — это с любовью к тому, что уделяет судьба, раз природа принесла тебе это, а тебя — этому.
А справедливо – это благородно и без обиняков высказывая правду и поступая по закону и по достоинству.
И пусть не помешает тебе ни порок чужой, ни признание, ни речи, ни, конечно же, ощущения этой нарощенной тобою плоти — страдает, так её забота.
И когда бы ни предстоял тебе выход — если ты оставишь всё остальное и, почитая единственно своё ведущее и то, что в тебе божественного, не того станешь бояться, что надо когда-то прекратить жизнь, а что так и не начнёшь никогда жить по природе, тогда будешь ты человек, достойный своего родителя — мира, а не чужестранец в своём отечестве, изумляющийся как неожиданности тому, что происходит изо дня в день, и от всякой всячины зависящий...
Cлайд с цитатой