Воскресный вечер с Владимиром Соловьёвым

— Я, когда захожу в российский книжный магазин, я вижу, что Ленин и Сталин продолжают писать свои произведения.

— Я даже был знаком с одним из таких авторов. У меня на передаче встала женщина и сказала, что в течение долгого времени ей по ночам приходит Ленин, и она записывает их беседы, и она издала эти книги.

0.00

Другие цитаты по теме

Сразу вспомнил анекдот времен вьетнамской войны. Когда вьетнамский истребитель завалил кучу американцев, ему говорят: как тебе это удалось? Он говорит: Я смотрю, у меня на хвосте совсем плохо, вспомнил, что есть красная кнопка, и надо ее нажать. Я ее нажимаю, открывается дверца, появляется здоровый русский мужик, и говорит: Сынок, сядь-ка пока в сторону...

Каждый раз, когда где-то звучит — «два процента», я вижу как тень Касьянова проходит через мою студию...

Николай Злобин: А я никогда и не скрывал своей позиции. Политика — это двойные и тройные стандарты. Чем больше стандартов в политике, тем она успешнее.

Владимир Соловьев: Забавно. При этом, вы — человек верующий.

Николай Злобин: Да.

Соловьев: Т. е. получается: здесь верим, а здесь не верим.

Николай Злобин: Причем здесь вера? Есть вещи, где должен быть один стандарт — уголовный кодекс. Украл — сел. А политика...

Владимир Соловьев: Если просто человек верующий, то он во всех своих движениях, как бы они ни были связаны с политикой, абсолютно во всех, он руководствуется своими базовыми принципами.

Если использовать метод наших друзей из «Справедливой России»: «Выиграет президентские выборы любой, кто посадит Чубайса, народ проголосует за него сразу».

Давным-давно я вёл одну программу, приходит такой известный российский актер и я его спрашиваю: «Кого вы считаете выдающимися актерами двадцатого века?»

Он так сел и сказал: «Нас немного...»

Для нашего народа государство является не просто ценностью, а ценностью, стоящей на приоритетных позициях. Потому что как форма существования мы можем существовать только в рамках сильного государства. Иначе мы исчезаем и проходим через совершенно ужасные процессы, которые мы видели и которые мы пережили на собственном опыте. Поэтому мы рассуждаем не абстрактно, что вот нас сейчас не будет трогать государство, а мы знаем конкретно, к чему это приводит. И это не только отсутствие воды, товаров — это все пустяки. Это разгул бандитизма. Это абсолютное бесправие. Это территориальные конфликты, которые вспыхивали по национальным окраинам. Мы видели как умирало государство, умирала стабильность, и это было не как думает средний американец: «Как хорошо, что государство меня не трогает».

— Ты же знаешь свою личную историю.

— Я не знаю свою личную историю даже близко. Я про себя так много читаю, что мне кажется, я не знаю свою историю.

Мир изменяется очень быстро, и надо не успевать за изменениями мира, а прогнозировать и делать опережающие шаги.

Любое художественное произведение по своей природе не может и не должно быть документальным. Это всегда осмысление исторических событий. Поэтому понятие правды выглядит на совершенно ином уровне и ином понимании. Но сам факт, что пытаются через любимые российским блогером окна овертона внедрить в массовое сознание, что не те мы, не такие мы.

Надо отметить, что правду не знает никто и никогда. По определению. Она просто совершенно иная. И когда мы говорим о некоей правде, мы должны четко осознавать, что правда — поколенческая. И не случайно каждое поколение понимает правду по-своему. Воспринимает по-своему. И это непростой вопрос. Потому что фильмы, которые казались правдивыми, четкими и ясными одному поколению, сейчас не будут восприниматься. Правда всегда идет через восприятие. Потому что понятие правды очень субъективировано. Мы не можем показать документальный набор фактов и сказать, что это — правда. Потому что правда — в трактовках.

Нет у нас понятия нарратива и не собираемся мы выстраивать то, что нравится американцам. У нас другая культура. У нас это — воспоминания фронтовиков. Мы не стремимся соответствовать вашему, американцы, представлению о нас. И на правду только мы имеем полнейшие права. Потому что мы заплатили за это самую страшную цену.

Правда о войне крайне простая. Она есть. И этот критерий правды применим к любому фильму. Правда звучит так: мы — народ-победитель, мы спасли мир от абсолютного зла, от нацистской страшной чумы, и никто никогда эту историческую правду не сможет изменить. Мы — народ-освободитель.