То знание ценно, которое острой иголкой прочертило по душе. Вялые знания — бесценны.
Без веры в себя нельзя быть сильным. Но вера в себя разливается в человеке нескромностью. Уладить это противоречие — одна из труднейших задач жизни и личности.
То знание ценно, которое острой иголкой прочертило по душе. Вялые знания — бесценны.
Без веры в себя нельзя быть сильным. Но вера в себя разливается в человеке нескромностью. Уладить это противоречие — одна из труднейших задач жизни и личности.
Покорить брак закону любви... казалось бы, в этом ведь христианство: всё — покорять закону согласия, мира, тишины. Но, именно, в христианстве, — не в мусульманстве, не в еврействе, — две тысячи лет бьется другой принцип: Покорить любовь закону брака.
И все в этом задыхаются.
Бог сотворил любовь. Адам и Ева были в любви... Любовь древнее «закона брачного».
И следуйте этому, попы; или, во всяком случае, вам не будут повиноваться. Будете убивать за это, и все-таки вам повиноваться не будут: по слову Писания — «любовь сильнее далее и смерти».
Любовь подобна жажде. Она есть жаждание души тела, то есть души, коей проявлением служит тело. Любовь всегда к тому, чего «особенно недостает мне», жаждущему. Любовь есть томление; она томит; и убивает, когда не удовлетворена. Поэтому-то любовь, насыщаясь, всегда возрождает. Любовь есть возрождение. Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь — это всегда обмен — души-тела. Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности матерьяла для обмена, остановки обмена, сытости взаимной, сходства-тожества когда-то любивших и разных. Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится... Отсюда, раньше её (полного) окончания, вспыхивают измены, как последняя надежда любви: ничто так не отдаляет (творит разницу) любящих, как измена которого-нибудь. Измена есть, таким образом, самоисцеление любви, «починка» любви, «заплата» на изношенное и ветхое. Очень нередко «надтреснутая» любовь разгорается от измены ещё возможным для неё пламенем, и образует сносное счастье до конца жизни. Тогда как без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, отвалились, развалились; умерли окончательно.
Государство ломает кости тому, кто перед ним не сгибается или не встречает его с любовью, как невеста жениха. Государство есть сила. Это — его главное. Поэтому единственная порочность государства — это его слабость. «Слабое государство» — contradictio in adjecto [Противоречие в определении (итал.)]. Поэтому «слабое государство» не есть уже государство, а просто нет.
Человек искренен в пороке и неискренен в добродетели. Смотрите, злодеяния льются, как свободная песнь; а добродетельная жизнь тянется, как панихида. Отчего это? Отчего такой ужас? Порок живописен, а добродетель так тускла. Что же всё это за ужасы?!
Отстаивай любовь свою ногтями, отстаивай любовь свою зубами. Отстаивай её против ума, отстаивай её против власти. Будь крепок в любви — и Бог тебя благословит. Ибо любовь — корень жизни. А Бог есть жизнь.
Революция имеет два измерения — длину и ширину; но не имеет третьего — глубины. И вот по этому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода, никогда не «завершится»... Она будет всё расти в раздражение, но никогда не настанет в ней того окончательного, когда человек говорит: «Довольно! Я — счастлив! Сегодня так хорошо, что не надо завтра»... Революция всегда будет с мукою и будет надеяться только на «завтра»... И всякое «завтра» её обманет и перейдёт в «послезавтра». В революции нет радости. И не будет. Радость — слишком царственное чувство, и никогда не попадёт в объятия этого лакея.
Чем я более всего поражен в жизни? И за всю жизнь? Неблагородством. И — благородством. И тем, что благородное всегда в унижении. Свинство почти всегда торжествует. Оскорбляющее свинство.