Я чертовски устал просыпаться чертовски уставшим.
И заваривать молоко.
Я чертовски устал просыпаться чертовски уставшим.
И заваривать молоко.
Сейчас, с вашего позволения, я заварю себе чашечку молока. Вы умеете заваривать себе молоко? Нет? Напрасно. Я умею, но это мой тайный секрет, и я, пожалуй, унесу его с собой в могилу. Но это будет не скоро, я надеюсь. Лет эдак через сто-сто двенадцать.
Я немного устала от борьбы, и если мне придется преодолевать совершенно незнакомые условия и все их сложности, то, боюсь, уже не смогу вернуться к учебе и вообще к покою, в котором очень нуждаюсь.
Устал от суеты...
Пришла, видно, пора
В горах
Рубить валежник,
Приют искать...
Я так устал, что хотел бы умереть. Окончательно и бесповоротно.
Я устала от этого мира, где наиболее важна внешняя сторона чего бы то ни было. От свиней, которые только выглядят жирными. От семей, кажущихся счастливыми и благополучными.
Я устала от того, что только на первый взгляд видится щедростью. Или любовью.
Я знаю, что однажды исчезну, и со мной угаснут все мои воспоминания. Иногда я чувствую себя таким усталым.
Трудно быть секс-символом, когда ты уставшая, больная и одинокая.
А еще мне нужен грохот. Я сбился с ног, разыскивая его по магазинам. Его нигде нет, а промышленность, кажется, его не выпускает. Вы не знаете, где можно достать грохот? Что я с ним буду делать? О?! Я его буду хранить и лелеять. А включать я его буду только по субботним вечерам, чтобы дома не было так тихо и чтобы мне не приходилось опять напиваться. Я не люблю напиваться, потому что утром следующего дня чувствуешь себя теплым и глупым, и приходится опять заваривать себе молоко, а это очень длительная и трудоемкая процедура, и каждый раз она меня угнетает.
Из моего окна виден натюрморт. Да, да, натюрморт в полном смысле этого слова: на соседней крыше вот уже месяц лежит дохлый слон. Я читал, что никто не знает, куда идут умирать слоны. Так вот знайте, что слоны идут умирать на мою соседнюю крышу.
За умеренную плату могу сообщить вам адрес.
Я устала; устала от своей бесконечной усталости, которая пронизывала мое тело насквозь и даже глубже.