— Я чувствую, что ты проник в мой мозг... что ты там ищешь?
— Я ищу надежду.
— Я чувствую, что ты проник в мой мозг... что ты там ищешь?
— Я ищу надежду.
Ты боишься не их боли... а своей, Чарльз... И какой бы страшной она ни была, эта боль сделает тебя сильнее. Если позволишь себе почувствовать ее, если примешь ее, вот тогда эта боль сделает тебя невероятно сильным. Это наш величайший дар — выдерживать их боль, не ломаясь, и он возник из самой большой силы человека — надежды.
— Чарльз?
— Дружище, привет. Я тебе очень сочувствую. Я ощущаю твою боль... и твою утрату.
— Неужели ты думаешь, что знаешь, что я чувствую? Ты не туда смотришь...
— То, что с ними случилось, жуткая ошибка, но вернись к нам — я могу помочь тебе.
— Помочь мне?
— Подумай о жене, о дочери... чего бы они хотели...
— Они хотели жить! Я пытался поступать по-твоему, Чарльз. Я пытался быть таким же, как они. Жить, как они. Но это всегда заканчивалось одинаково — у меня отбирали всё. Теперь мы заберём у них всё.
— Неужели это никогда не будило тебя среди ночи? Чувство, что однажды они придут за тобой и твоими детьми?
— Да, бывало.
— Что ты делаешь, когда просыпаешься?
— Чувствую жалость к тому бедолаге, который вздумает сунуться в мою школу – это будет ошибкой.
Мне кажется, она пропускает тех, у кого нет никакой надежды. Не плохих, а несчастных!
Заканчивая последнюю главу романа, я размышлял о значении слова «надежда». Раньше мне не приходилось задумываться над подобными вещами.
В современной Японии принято считать, что само понятие «надежда» — явление отмирающее. Надеяться можно, только если ты попал в трудное положение и тебе хочется верить, что завтра будет лучше, чем вчера. Ожидание, вера в лучшие времена присущи всем заключенным, узникам лагерей и вообще любому угнетенному человеку. Этот вопрос никогда не стоит перед представителями правящих классов или диктаторами. Больше всех надеются дети, ибо живут будущим.
Проблема нынешнего японского общества заключается в том, что оно не принимает реальность такой, какая она есть на самом деле. А для государства, которое не может адекватно оценивать свое настоящее, нет и будущего.
Иными словами, на наших глазах заканчивается целый исторический период, когда надежда на лучшее была краеугольным камнем общественного сознания. Отказываясь от этого понятия, общество теряет свою защитную функцию. Надежда становится личной проблемой каждого человека. Мы погрязли во лжи и заменяем веру риторикой.
Возможно, тот, кто сознательно отрекается от мира, в действительности стремится избавиться от этой лжи.