Мы обрезали друг другу крылья, задыхались от боли и бессилия...
Когда падаешь, но чувствуешь, что взлетаешь,
Когда замерзаешь, но в груди пожары знаешь,
Когда дождь не оставляет сухого места,
но ты ждёшь когда она выйдет из подъезда.
Мы обрезали друг другу крылья, задыхались от боли и бессилия...
Когда падаешь, но чувствуешь, что взлетаешь,
Когда замерзаешь, но в груди пожары знаешь,
Когда дождь не оставляет сухого места,
но ты ждёшь когда она выйдет из подъезда.
И ты сгораешь в пламени собственной прострации, бессилия, как органическое вещество в кислороде.
Мне опостылела эта пустыня, эта постель, слова прости, пустые как и ты сама, отпусти меня, кричу отпусти...
Отпусти меня из омута глаз твоих.
Мир слишком тесен для нас двоих.
Я не могу так ненавидеть и любить,
То морозы лютые, то жар в груди...
И мне других не надо, когда забыть хочу.
И мне достаточно лишь слова!..
Но я молчу...
Господи, твой голос, несший сотни ласк и вызывавший слез море.
Горе мне... И тебе горе!
Устали спорить, строить сердец пристанище.
Это не любовь! Слышишь? Чистилище!
Почему... Когда я просыпаюсь, все исчезает? Мгновение тепла... и мое сердце болит и плачет.
Страсть, прежде всего, — лекарство от скуки. И ещё, конечно, боль — физическая больше, чем душевная, обычная спутница страсти; хотя я не желаю вам ни той, ни другой. Однако, когда вам больно, вы знаете, что, по крайней мере, не были обмануты (своим телом или своей душой).