Настолько я успел сродниться с горем,
Что стал чуждым надежде.
Настолько я успел сродниться с горем,
Что стал чуждым надежде.
Писатели — особая порода. У человека либо талант, либо нормальный характер.
Горе человека верующего, христианина, немного иное. Оно отличается от горя людей неверующих. Нет, у него тоже двоякое восприятие потери. Его печаль, с одной стороны, тоже сильна. А с другой — есть надежда на последующую встречу «на небесах», которая превращается для него в тот самый луч света, прорывающийся сквозь тьму страха и боли и постепенно, потихоньку приносящий успокоение. Глубокое сознание того, что умерший ушел из этого мира, но жив в другом, даёт силы жить ему самому.
И ничего мучительнее нет,
Чем собственные злые мысли.
Нас чаще губят не сами горести, а потерянные надежды.
Когда меня выводят из себя, я выхожу из-под юрисдикции терпимости и благоразумия.
Прекрасна и священна надежда в ребёнке, никогда не знавшем ничего, кроме горя.
Налево поверните, там тропинка,
Она ведёт от совести нечистой
В лес, полный недоверия и страхов.
Какая же это великолепная штука: получить надежду, когда, казалось, все уже потеряно.
Горе я знаю — оно помогать меня учит несчастным.
Благовоспитанные люди всегда лгут. К тому же вы женщина, а женщины не говорят, что думают.