Лина Васильевна Костенко

Мене куплять і спродувать не раджу,

моя душа не ходить на базар.

А не клянусь, тому що я не зраджу,

і вже не раз це в битвах доказав.

І хоч на світі сторони чотири,

я тут живу, бо я цей край люблю.

І не боюсь донощика в трактирі,

бо все кажу у вічі королю!

Купить меня? Продать? Свой пыл не тратьте:

Моя душа не ходит на базар.

Чужды мне клятвы – я же не предатель,

И это в битвах кровью доказал!

И хоть открыты мне все части света -

Я здесь живу и этот край люблю.

И не боюсь доноса и навета -

Все говорю в глаза я королю!

0.00

Другие цитаты по теме

А наш король, а ми його васали,

а чорт візьми, я теж його васал.

Усі йому вже оди написали,

лиш я йому ще оди не писав.

І хоч живу я з королем не в мирі,

бо не люблю присвячувати од,

я друзям не підморгую в трактирі —

мовляв, який король наш ідіот!

А наш король, а мы его вассалы…

Да черт возьми, и я его вассал!

Ему уже все оды написали,

Лишь я ему строки не написал!

И хоть я с королем живу не в мире,

Поскольку я не сочинитель од,

Друзьям я не подмигивал в трактире –

Каков у нас король, мол, идиот!

Все повинно минати, бо інакше нічого не настане.

Всё должно проходить, иначе ничего не настанет.

Страшні слова, коли вони мовчать,

Коли вони зненацька причаїлись,

Коли не знаєш, з чого їх почать,

Бо всі слова були уже чиїмись.

Хтось ними плакав, мучився, болів,

із них почав і ними ж і завершив.

Людей мільярди, і мільярди слів,

а ти їх маєш вимовити вперше!

Страшны слова, когда они молчат,

Когда они коварно притаились,

Когда не знаешь, как бы их начать,

Ведь все слова уже произносились.

И кто-то ими мучился, болел,

С них начинал, и завершал всё – ими.

Слов миллиарды (как и душ, и тел),

А ты их должен вымолвить впервые!

Усі вже звикли: геніїв немає.

Поснулим душам звелено хропти.

Епоха несприятлива – ламає

іще в колисці геніям хребти.

Колись, давно, були якісь гіганти.

Тепер зручніші виміри – пігмей.

Напівнездари чи напівталанти,

в космічний вік – дремучий Птолемей.

Привыкли все — нет гениев, и всё тут.

Ведь спящим душам велено храпеть.

Плоха эпоха — набекрень своротит

и в колыбели гению хребет.

Давно, когда-то, были там, гиганты.

Теперь удобней — если ты пигмей.

Полубездарности, полуталанты,

в эпоху космоса — дремучий Птолемей.

Недуманно, негаданно

Попала в глухомань,

Где сосны пахнут ладаном

В предутреннюю рань.

Где вечер пахнет мятою,

Аж холодно шмелю.

А я тебя, а я тебя,

А я тебя люблю!

Ловлю твои признанья

Сквозь музыку берёз.

Люблю до обожанья,

До выкрика, до слёз!

Под этою звездою

Без зелья, без вина

Тобой, одним тобою

На весь свой век пьяна!

Шукайте цензора в собі.

Він там живе, дрімучий, без гоління.

Він там сидить, як чортик у трубі,

і тихо вилучає вам сумління.

Зсередини, потроху, не за раз.

Все познімає, де яка іконка.

І непомітно вийме вас — із вас.

Залишиться одна лиш оболонка.

Ищите цензора в себе.

Он там живёт, дремучий и небритый,

сидит там, чёртик будто бы в трубе

и совесть вам он извлекает скрытно.

Немного, изнутри и не за раз.

Всё снимет по чуть−чуть, до образочка.

И незаметно вынет вас − из вас.

Останется одна лишь оболочка.

Але ж, мабуть, ми правди не зурочим,

що світ вже так замішаний на злі,

що як платити злочином за злочин,

то як же й жити, люди, на землі?

Но, видимо, мы правды не сглазим,

что мир уже так замешан на зле,

что как платить преступлением за преступление,

то как же и жить, люди, на земле?

— Великое небо.

— Или мы малые.

— Велике небо.

— Або ми малі.

У ті часи, страшні, аж волохаті,

коли в степах там хто не воював, -

от їй хотілось, щоб у неї в хаті

на стелі небо хтось намалював.

Вона не чула зроду про Растреллі.

Вона ходила в степ на буряки.

А от якби не сволок, а на стелі -

щоб тільки небо, небо і зірки.

Уранці глянеш -

хочеться літати.

В те времена кошмаров, прям косматых

Когда в степи там кто не воевал, -

Хотелось ей, чтоб прямо в хате

Над головою небо кто создал.

Не привелось ей слышать о Растрелли.

Она «на свёклу» лишь ходила в степь.

О, перекладина, что над постелью –

ей лишь бы небо в звездах.

Чтоб утром только глянуть

И в мечтах взлететь.

Марную день на пошуки незримої

німої суті в сутінках понять.

Шалене слово загнуздавши римою,

влітаю в ніч. Слова мене п'янять.

Я — алкоголік страченої суті,

її Сізіф, алхімік і мурах.

Мої слова, у чоботи не взуті,

спливають кров'ю на її тернах.

Вони горять і валяться, як вежі.

А потім їх обмацують сліпці.

І що ж, так наче й не було пожежі -

і тільки жменька попелу в руці.

День извожу на поиски незримой

в потёмках понятийных темы гладь.

Шальное слово обуздавши рифмой,

влетаю в ночь. Слова меня пьянят.

Я — алкоголик уж казнённой сути,

её Сизиф, алхимик, муравей.

Мои слова, в сапожки не обуты,

кровят в терновнике её ветвей.

Они как башни падают горящи,

потом же их — ощупывать слепцам.

И что же — словно не было пожарищ,

а пепла горсть достанется рукам.