— Как в бермудском треугольнике? Или это что-то вроде треуголки из фольги, которую я надеваю по выходным?
— Скорее как бермудский треугольник, но мы считаем, что он намного важнее.
— Как в бермудском треугольнике? Или это что-то вроде треуголки из фольги, которую я надеваю по выходным?
— Скорее как бермудский треугольник, но мы считаем, что он намного важнее.
Полковник Кэткарт был человек мужественный и без малейших колебаний сам вызывался посылать своих людей на бомбардировку любых целей. Ни один объект не был слишком опасен для его полка.
В данном случае у меня были все признаки болезни печени (в этом нельзя было ошибиться), включая главный симптом: «апатия и непреодолимое отвращение ко всякого рода труду». Как меня мучил этот недуг — невозможно описать. Я страдал им с колыбели. С тех пор как я пошёл в школу, болезнь не отпускала меня почти ни на один день.
— Мы плывем на лодке!
— У вас есть лодка? Где вы ее взяли?
— Вообще, это скорее самолет... наполовину... Мы на самолодке.
История, девочка, штука капризная. Главное — вовремя успеть вывернуть её наизнанку. А дальше — дело времени. И вот — хоп! Можно делать большие глаза и разводить руками, называя чушью всё, что когда-то было не менее реально, чем мы с тобой.
Я как лекарь считаю, что внутренний мир человека лучше всего раскрывается на операционном столе.
Вера тебя не спасёт... Тебя спасут медицина и надувные мешки в автомобиле. Бог тебя не защитит... Тебя сможет защитить только разум. Только просвещение... Верь лишь в то, что приносит ощутимые результаты. Сколько лет прошло с тех пор, когда кто-то расхаживал по воде аки посуху? В наше время чудеса способна творить только наука... компьютеры, вакцины, космические станции, а теперь даже и божественное чудо творения. Вещество из ничего получено в лаборатории... Кому нужен этот Бог? Никому! Наука — это наше божество!
Александр Филиппович задрал брови и приоткрыл рот. Потом вздохнул и сказал:
— Ладно, гордыня так же нелепа, как и скромность. Кто-то умный сказал, что порядочный учёный должен уметь объяснить свою теорию пятилетнему ребёнку. Допустим, я ребёнок — объясняйте.
— Ладно, — согласился Шустеров и полез в карман за сигаретой. Затянулся. — Есть на свете три гадких явления: парадокс Ольберса, красное смещение и реликтовый фон.
Александр Филиппович кивнул и сказал:
— А мне очень не нравится хабеас корпус и трирарка в синто.
— Это ещё что? — захлопал глазами Шустеров.
— Понятия не имею, — признался Александр Филиппович. — Потому и раздражает.
— Яша, ты как?
— Таки ви знаете, прапорщик Федор, только глубочайшее уважение до вашей невесты Ганны, умеющей готовить настоящий еврейский форшмак, позволяет мне ответить анекдотом... «Не так я вас любил, как ви стонали»...
— Тьфу на тебя, балаболка телефонная...
– Ради всего святого, Ринар!
– Ради всего святого? – с нескрываемой издевкой переспросил он, прижав меня грудью к стене и расстегнув свои штаны. – Где ты только таких слов набралась, Дийана? Мне не нравится упоминание святых в стенах резиденции!