Она частенько думала о том, как хотела бы улететь и стать свободной. Бабочки были тому примером.
— Да, лежать на траве... В пяти метрах от лежака. Это что-то...
— Глупое?
— Нет, это здорово. Импульсивный порыв, свобода...
— Глупость это и была. Я бы поднялся, но уже перепачкался в траве, так что не важно.
Свобода подобна горному воздуху. Слабому она непосильна.
(Свобода подобна горному воздуху. Для слабых она непереносима.)
На ее неприятном лице можно было увидеть все, ибо она не представляла личности и была катастрофически проста, что можно было бы читать ее, как раскрытую книгу, но она была о себе более высоко мнения, от чего мне становилось ее жаль.
— Спасибо тебе, Димыч. А как ты тут оказался?
— Хорошую ты девчонку закадрил, Тамерлан. Ей спасибо скажи.
— Настя?
— Она. Добежала до меня, рассказала про твое выступление. Ты один больше с ними не ходи никуда. В следующий раз ведь могу и не успеть. А какие щедрые эпитеты употребляла: «Этот дурачина», «дубина стоеросовая», «дурень тупоголовый». Переживала, видно, за тебя, дурака. По душе ты ей пришелся.
Всё равно его никто не полюбит; он уродливый, неприятный, нежеланный. Это обеспечивает свободу, в пользу которой многое можно сказать.
Если бы вы не пришли на нашу землю, мы, может, оставались бы бездомными, голодными, затравленными, но свободными! А свобода, Азади, свобода стоит больше, чем вы можете вообразить.
— Львиное сердце, смелый нрав, — повторила строчки из дневника я. — моим укротителем.
— Прям, как кошка написала. — Гедре засмеялась.
— Как кошка или как павиан, какая разница?
Осознание – это уже путь к переосмыслению. После этого только и возможны свободные поступки, которые сродни искусству.
Cлайд с цитатой