Очень одинокому и шум становится утешением.
Никто не учится,
никто не стремится,
никто не учит
переносить одиночество.
Очень одинокому и шум становится утешением.
Одинокий человек — что-то вроде короля, но его королевство мало и ему нечем утешиться.
Передо мной стоял гордый воитель, всю свою жизнь проведший в сражениях, но по-прежнему нуждавшийся в утешении. И ведь он об этом не попросит, он до могилы будет нести на своих плечах бремя королевского достоинства, пусть оно и обрекает его на безмерное одиночество.
Я не бегу от близости людей: как раз даль, извечная даль, пролегающая между человеком и человеком, гонит меня в одиночество.
И вот где-то на седьмом часу боли я понимаю, что это и есть настоящее одиночество. Когда «некому воды», всегда есть надежда, что случайно кто-то зайдет и подаст, спасёт. А вот когда «спаситель» уже здесь, а ты всё равно совершенно, абсолютно, феерически один, это — да.
Чем больше говоришь, тем меньше тебе верят. А никто не хотел слушать то, что я хотел рассказать. Мне приходилось много пить, поэтому я сижу тут и веду сам с собой безумные диалоги о том, как бы покалечиться, убить себя, засадить всех, кто виноват. Я просто хочу лечь и умереть... Чувствую себя таким грязным, отвратительным. Ненавижу себя, нападаю на всех. Я хожу по грани. Я хочу, чтобы хоть раз получилось сбежать от этого безумия.