Амели Нотомб. Кодекс принца

Другие цитаты по теме

— Профессия у вас, — продолжала она, — незавидная. У всех нас есть секреты. Но мы, по крайней мере, им хозяева. Мы сами выбираем, о чем молчать. И оставляем за собой право разглашать свои секреты, если хотим и кому хотим. От вас же здесь ничего не зависит. Я думаю, порой вы владеет информацией, не зная, что от неё зависят чьи-то судьбы. И вам приходится рисковать жизнью ради того, что для вас лично не представляет интереса.

Во всех музеях царил один запах — пахло мумией. Даже в отсутствии мертвых тел — что было редкостью в таких местах, где покойники считались высшим шиком, — все равно воняло смертью, и не волнующей смертью кладбища, не лютой смертью поля битвы, а скучной, официальной увековеченной смертью.

Ненавидеть людей есть тысяча причин. Лично для меня главная – это их криводушие: тут они неисправимы. Это криводушие, кстати, сегодня как никогда в чести. Я пережил разные времена, сами понимаете, и могу вас заверить, ни одно не было мне так ненавистно, как нынешнее. Криводушная эра в полном смысле слова. Криводушие – оно ведь куда страшнее вероломства, двуличия, подлости. Кривить душой – значит лгать в первую очередь себе самому, и даже не ради успокоения совести, а ублажая свою натуру красивыми словечками вроде «стыда» и «собственного достоинства». Это значит лгать и другим тоже, но добро бы ложью честной и злонамеренной, из корысти, так нет – сами-то чистенькие, и ложь лицемерная, мелкая, ее выдают с улыбочкой, как будто вам это должно доставить удовольствие.

— Почему женщины в большинстве своем считают, что мало есть — это очаровательно?

— Почему мужчины в большинстве своем считают, что цель женщины — их очаровать?

В основе культуры лежит недоразумение.

— Разве мы выбираем, Сигрид? Это судьба. Мы избраны — так будет точнее.

— А как узнать, что ты избран?

Я отпил глоток шампанского и ступил на зыбкую почву чистой импровизации.

— Это начинается в детстве, когда понимаешь, что взрослые скрывают кое-какую информацию. Часть твоего «я», настроенная философски, понимает, что надо лишь подождать: вырастешь — узнаешь. Другая же часть, пытливая, догадывается, что возраст не панацея и, если хочешь знать, надо искать и выведывать.

— Когда мы начнем? — спросила она.

— В одиннадцать. У шампанского есть один недостаток: утром спросонья оно идет плохо.

— Вы пробовали?

— Да, как и вино, и виски, и водку, и пиво — ничего не пошло.

— Пиво с утра? Зачем вы пробывали такой ужас?

— Вы правы, это было хуже всего. Только из преклонения перед Буковски. Он просыпался, не успев протрезветь, и сразу же высасывал бутылку пива. Я пытался подражать ему, но быстро сломался. Он-то был герой.

— Алкоголик, вы хотите сказать.

— Герой алкоголизма. Он пил, можно сказать, отважно. Заливал в себя лошадиные дозы напитков мерзейшего качества и писал после этого дивные страницы.

— Вы тоже хотите писать?

— Нет. Я хочу быть с вами.

— Хотите посмотреть, куда заведет нас алкоголизм?

— Если пить только шампанское, алкоголиком не станешь.

Сигрид посмотрела на меня скептически.

Мой мозг выдавал гипотезу за гипотезой, одна другой хлеще. Тип, откинувший коньки в моем доме, сам присвоил личность некоего Олафа Сильдура, скончавшегося раньше. Я, присвоивший присвоенную личность, — мошенник в квадрате.

Обман, как игра на скрипке, требует виртуозности: чтобы выступить с сольным концертом, мало быть просто хорошим скрипачом. Великим — или никаким.