Мой единственный страх перед смертью — это вернуться перевоплощенным.
То, что мы пытаемся скрыть о себе в жизни, становится явным при смерти — наши страхи, сомнения, но самое главное — наши тайны.
Мой единственный страх перед смертью — это вернуться перевоплощенным.
То, что мы пытаемся скрыть о себе в жизни, становится явным при смерти — наши страхи, сомнения, но самое главное — наши тайны.
Смертный страх важен не менее любви. Он пронзает нашу жизнь до глубин нутра – и так мы понимаем, кто мы есть. Попятишься, прикроешь глаза? Или тебе хватит сил шагнуть к обрыву и заглянуть в бездну? Хочешь ты знать, что там обитает, или и дальше жить в сумеречном самообмане, где нас заточил этот мир торгашей, где мы заперты, как слепые гусеницы в вечном коконе? Что ты сделаешь – зажмуришься, съежишься и умрешь? Или с боем пробьешься наружу и взлетишь?
Человек, которому довелось испытать настоящий страх за свою жизнь, обретает способность ежеминутно радоваться тому, что пока не умер.
Я не боюсь смерти. Она нисколько меня не пугает, хотя любой здравомыслящий человек должен ее бояться, даже просто инстинктивно. Но я не боюсь… Гораздо страшнее для меня неизвестность. Это самая настоящая фобия. И я не могу понять, как люди живут с этим жутким чувством изо дня в день, месяц за месяцем, год за годом и даже не представляют, что их ждет впереди. Завтра все может закончиться: твоя жизнь оборвется, как натянутая струна в руках неумелого гитариста, а ты даже не будешь этого знать. И ничего не почувствуешь: никакой интуиции, никаких знамений, никакого страха перед смертью, ничего…
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг — он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!»
До седьмого доходят неба...
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон — смерть.
И стоит везде на часах
И уйти не пускает страх.
Я рано ухожу, и все продолжится без меня. Самое странное, что именно этого я больше всего и боялся. А теперь... я спокоен. Так спокоен.
На самом деле, мы боимся не смерти. Мы боимся, что никто не заметит нашего отсутствия, что мы исчезнем, не оставив следа.