Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.
Ты — Зощенко песни с есенинкой ярой,
И в песнях твоих, раздирающих душу,
Есть что-то от сиплого хрипа Хлопуши!
… Киоск звукозаписи около пляжа.
Жизнь кончилась.
И началась распродажа.
Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.
Ты — Зощенко песни с есенинкой ярой,
И в песнях твоих, раздирающих душу,
Есть что-то от сиплого хрипа Хлопуши!
… Киоск звукозаписи около пляжа.
Жизнь кончилась.
И началась распродажа.
И скрипач поклонится и прижмет к груди скрипку. Помня наизусть, пальцами — как неповторимо, как пронзительно больно отдается в тонких пальцах дрожь струн.
Берегите эти земли, эти воды
Даже малую былиночку любя.
Берегите всех зверей внутри природы,
Убивайте лишь зверей внутри себя!
— Та, другая команда нас обзывает, Чарли Браун. Но я тоже сумел их поддеть. Я сказал: «Вы считаете себя крутыми? Так вот, Моцарт в ваши годы уже писал симфонии!» Они сразу заткнулись.
— Еще бы...
Тревожьтесь обо мне
пристрастно и глубоко.
Не стойте в стороне,
когда мне одиноко.
В усердии пустом
на мелком не ловите.
За все моё «потом»
моё «сейчас» любите.
Влюблённый призрак пострашнее трупа,
а ты не испугалась, поняла,
и мы, как в пропасть, прыгнули друг в друга,
но, распростерши белые крыла,
нас пропасть на тумане подняла.
И мы лежим с тобой не на постели,
а на тумане, нас держащем еле.
Я — призрак. Я уже не разобьюсь.
Но ты — живая. За тебя боюсь.
Что бы ни происходило внутри группы, концерт и публика для «ОддисС» — самое главное событие, все проблемы остаются за сценой. Выходим и жжём.
Всю свою жизнь я менялся. Во втором куплете поётся: «Мне кажется, нет людей, принадлежащих к моему древу» (No one I think is in my tree). Я был очень застенчивым и неуверенным в себе. Мне казалось, никто и не был таким понимающим, как я. Таким образом, я должен был быть либо гением, либо сумасшедшим — «…в смысле, оно должно быть высоким или низким» (I mean it must be high or low).