Евгений Александрович Евтушенко

Для нас Окуджава был Чехов с гитарой.

Ты — Зощенко песни с есенинкой ярой,

И в песнях твоих, раздирающих душу,

Есть что-то от сиплого хрипа Хлопуши!

… Киоск звукозаписи около пляжа.

Жизнь кончилась.

И началась распродажа.

0.00

Другие цитаты по теме

... и пойму, что умереть — жестоко

и к себе, и, главное, к другим.

Влюблённый призрак пострашнее трупа,

а ты не испугалась, поняла,

и мы, как в пропасть, прыгнули друг в друга,

но, распростерши белые крыла,

нас пропасть на тумане подняла.

И мы лежим с тобой не на постели,

а на тумане, нас держащем еле.

Я — призрак. Я уже не разобьюсь.

Но ты — живая. За тебя боюсь.

Что бы ни происходило внутри группы, концерт и публика для «ОддисС» — самое главное событие, все проблемы остаются за сценой. Выходим и жжём.

Всю свою жизнь я менялся. Во втором куплете поётся: «Мне кажется, нет людей, принадлежащих к моему древу» (No one I think is in my tree). Я был очень застенчивым и неуверенным в себе. Мне казалось, никто и не был таким понимающим, как я. Таким образом, я должен был быть либо гением, либо сумасшедшим — «…в смысле, оно должно быть высоким или низким» (I mean it must be high or low).

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,

но как нам после встретиться в столетьях?

Возможен ли на свете твой двойник

и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Я люблю вас, люди-человеки,

и стремленье к счастью вам прощу.

Я теперь счастливым стал навеки,

потому что счастья не ищу.

Владеющий чарами песен, душою владеет любой.

Меня всегда оскорбляло то, что когда я бывал на студии, звукорежиссер или исполнительный продюсер во время сессии начинал главенствовать над группой. Это всегда было ужасным оскорблением для меня. Группа платит деньги за привилегию находиться и записываться на студии и это нормально, что когда ты платишь, деньги то сам решаешь, как это должно быть сделано. Так что у меня сложилось мнение ещё до того как я начал профессионально записывать, что так работать я не буду.

Потеряла Россия в России Россию.

Она ищет себя,

как иголку в стогу,

как слепая старуха,

бессмысленно руки раскинув,

с причитаньями ищет

бурёнку свою на лугу.

Мы сжигали иконы свои.

Мы не верили собственным книгам.

Мы умели сражаться лишь с пришлой бедой.

Неужели не выжили мы

лишь под собственным игом,

сами став для себя

хуже, чем чужеземной ордой?

Я люблю тебя больше Шекспира,

Больше всей на земле красоты!

Даже больше всей музыки мира,

Ибо книга и музыка — ты.