Музыка — маленькое напоминание бога, что есть что-то большее в этом мире, чем мы. Гармоническая связь между всеми живущими и звёздами.
Мир есть тайна Бога,
Бог есть тайна жизни;
Целая природа -
В душе человека.
Музыка — маленькое напоминание бога, что есть что-то большее в этом мире, чем мы. Гармоническая связь между всеми живущими и звёздами.
И в мире я — над пропастью во ржи. А в пропасти — глобальная кастрация ума и чувств. Постой, останься тут. Бог умер? Скальпель. Свет. Реанимация. Рот в рот. Вдыхая жизнь и красоту.
Птица выбирается из яйца.
Яйцо — это мир.
Кто хочет родиться, должен разрушить мир.
Птица летит к Богу.
Музыка не врёт. Если в этом мире что-нибудь и изменится, то только благодаря музыке.
Сказал я: диво это
достигло полноты.
Серебряного цвета
дрожащие листы.
Любовь что шар в зените
в высоких небесах,
и птица на раките,
и полдень на часах.
А посреди творенья,
в основе бытия
был я, мой слух и зренье -
вот эта жизнь моя,
вся высота итога,
всей полноты размах,
и мир дозрел до Бога,
и полдень на часах.
Действительно, если посмотреть на музыку с точки зрения чистой физики, то здесь всё предельно ясно. Музыка — это сложная система звуковых волн. Дело музыканта — соединить их в единое целое и направить к некоторой цели. Но есть также нечто необъяснимое с точки зрения чистой науки. Действительно — «что же резонирует в нас в ответ на приведенный к гармонии шум»? Что заставляет людей плакать или смеяться, слушая музыкальное произведение? Для меня эти внутренние иррациональные ощущения не что иное, как свидетельство присутствия Бога, которого каждый человек может ощутить через музыку.
Я был самонадеян, горд и порой позволял себе говорить, что не верю в Бога. «Не верю в Бога» — дикие слова! Но я повторял их не раз и даже настаивал на своем неверии: мне мнилось, что неверие — разновидность инакомыслия. Тогда я говорил себе и другим, что не потерплю над собой никакой власти: ни советской, ни светской, ни церковной, ни духовной. И даже в одном из разговоров я сравнил литургию с партсобранием: дескать, и здесь и там человека подавляют, оглушают все чувства разом — пышностью обряда, многословием проповеди, назойливостью гимна. Но в чистой кирхе ничто не оглушало: ни пышности, ни многословия. Тишина и тихая музыка. Музыка была особенная, раздумчиво-доверительная, точно кто-то неторопливо разговаривал с тобой мелодичным голосом.