Так не поранит острый нож,
Как ранит подлой сплетни ложь.
Так не поранит острый нож,
Как ранит подлой сплетни ложь.
Гизелла учила меня, что ложь мужчины сродни тупым ножницам: отрезать чувства не может, а боль причиняет неимоверную.
Ябедничество еще с детского садика для меня стало самой отвратительной вещью на свете. И еще был какой-то подсознательный страх, что стоит только раз попробовать кому-нибудь насолить или отомстить с помощью доноса, и потом уже будет невозможно вернуться обратно в прежнее состояние: было в этом всем ощущение какого-то безвозвратного падения, сродни проституции.
Самые грустные истории мы рассказываем с улыбкой на губах. Это отнюдь не значит, что нам смешно. Нам больно, и мы невольно пытаемся сгладить слова усмешкой, искрами в глазах, хоть чем-нибудь, лишь бы притвориться, что всё это ложь.
Я не выношу сплетен и пересудов. Надо уметь держать язык за зубами. Не только не судачить, но иногда даже и не думать о других людях. Настоящие мысли рождаются из молчания.
Ты можешь всю жизнь врать и изворачиваться, и при этом выглядеть хорошим человеком. Никто не узнает. Ты даже можешь научиться так врать, что тебя никогда не поймают, но ты будешь знать и не сможешь смотреть на себя в зеркало.
Я не умею полностью доверять человеку. Это, наверно, правильно. Доверие может убить, а недоверие лишь только ранить.
Боль заставляет нас принимать неверные решения. Страх боли — один из самых сильных мотиваторов, если не самый сильный.