Постучу рукой по дереву
Чтоб сбылось...
Из ветвей чтоб крепким мостиком
Вдруг сплелось.
И пойду бродить по осени
Сильно пьян...
Все кончается — не кончится
Наш роман.
Постучу рукой по дереву
Чтоб сбылось...
Из ветвей чтоб крепким мостиком
Вдруг сплелось.
И пойду бродить по осени
Сильно пьян...
Все кончается — не кончится
Наш роман.
Постучу рукой по дереву
Чтоб сбылось...
Из ветвей чтоб крепким мостиком
Вдруг сплелось.
И пойду бродить по осени
Сильно пьян...
Все кончается — не кончится
Наш роман.
— Как во сне, кричишь, а крика не слышно.
— И засыпать страшно...
— И просыпаться невозможно!
— И даже водка не берёт...
— И таблетки тоже не помогают.
— Я полгода шатался по друзьям. Я не мог зайти в квартиру.
— Прямо хоть с моста в реку...
— А я мечтал об аварии, но чтоб сразу, мгновенно.
Ах, не заснуть
Одной на холодном ложе.
А тут этот дождь -
Так стучит, что даже на миг
Невозможно сомкнуть глаза.
— Джокер выбрал меня!
— Потому что ты был лучшим из нас. Он хотел всем доказать, что даже самые хорошие люди, как ты, могут пасть.
— И он был прав.
Нас в набитых трамваях болтает,
Нас мотает одна маета,
Нас метро, то и дело, глотает,
Выпуская из дымного рта.
В шумных улицах, в белом порханьи
Люди ходим мы рядом с людьми,
Перемешаны наши дыханья,
Перепутаны наши следы, перепутаны наши следы.
Из карманов мы курево тянем,
Популярные песни мычим,
Задевая друг друга локтями,
Извиняемся или молчим.
По Садовым, Лебяжьим и Трубным
Каждый вроде отдельным путём,
Мы не узнанные друг другом,
Задевая друг друга идём.
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России. Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.
В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.
Миллиарды жизней оборвались одновременно. Миллиарды мыслей остались невысказанными, мечтаний — невоплощенными, миллиарды обид — непрощенными.