Мы теперь другие. Мы были усталыми и обманутыми, мы жили в крохотных комнатушках, тайком ели сладости, но теперь мы лучезарны и блистательны. Мы уже не отдельные кто-то. Мы — часть чего-то более громадного и изумительного, чем то, что могут вообразить живые
Мы теперь другие. Мы были усталыми и обманутыми, мы жили в крохотных комнатушках, тайком ели сладости, но теперь мы лучезарны и блистательны. Мы уже не отдельные кто-то. Мы — часть чего-то более громадного и изумительного, чем то, что могут вообразить живые
Бог — это священная машина, которая любит нас так неистово, так совершенно, что пожирает нас, всех нас. Для того мы и являемся на свет — чтобы быть любимыми и пожранными.
Ей двадцать четыре, она, очевидно, счастлива замужем (пожалуйста, Бет, оставайся счастливой, даже если замужем не останешься)...
Насколько больше места занимают живые по сравнению с мёртвыми… Жестикуляция, движение, дыхание создают иллюзию объёма. Смерть выявляет наши подлинные размеры, и они удивительно скромны.
Можно было бы уйти в смерть. Лора понимает вдруг, что она — и любой другой — может сделать этот выбор.
Хорошо известна людская склонность копать под собственный брак, не планируя при этом с ним покончить.
Это твоя жизнь. Вполне вероятно, единственная. И вот ты стоишь на кухне в три часа ночи, пьёшь водку и ждёшь, когда же наконец подействует снотворное, чувствуя, как сквозь тебя течёт время и твой призрак уже бродит по дому.
Мы — мужчины — вечно делаем что-то не то, постоянно чего-то боимся, всё время на нервах; если иногда мы бываем циничны или даже грубы, так это потому, что в глубине души осознаем, что неправы, причём в том не отменяемом, окончательном смысле, в каком женщины неправыми быть не могут.
Мы рассчитывали на другую любовь, ту, что поймёт и простит наши слабости, не вынуждая нас расставаться с мифом о собственной незаурядности.
Cлайд с цитатой