Ответ существовал, но формулировке не поддавался.
Ответ существовал, но формулировке не поддавался.
Ответ существовал, но формулировке не поддавался.
Этот город больше, чем реальность, но меньше, чем сон, потому что это чужой сон, улыбка Альмутасима, свет в середине тоннеля, до конца которого еще никто не добирался живым...
— Ладно, перехожу на ты, – согласился я, – нет ничего проще! А как насчет моих вопросов? На них существуют хоть какие-то ответы?
— Ответы всегда существуют, – философски заявил он, – но они не всегда нам нравятся…
Не люблю анализировать и объяснять: мне кажется, что некоторые прекрасные вещи от этого портятся...
— (...) Знаешь, как мне страшно?
— Почему страшно? — удивляюсь.
— Потому что ты изменился (...) И я изменилась. А хочется, чтоб всё стало как раньше.
Всем для счастья надо мало. При этом у каждого имеется в наличии очень много всякого, разного. Но всегда чего-то не того.
На самом деле мертвецы — вполне миролюбивый народ. Им не до нас, мягко говоря. А оживший мертвец из мифа — это просто персонификация прошлого. Когда оно оживает и вторгается в настоящее, время портится. Оно становится ядовитым и сокращает жизнь. Ожившее прошлое может оказаться смертельно опасным...
– Я от бабушки ушёл, — говорю тихонько. – И от дедушки ушёл. Я от зайца ушёл и от волка ушёл… От кого там ещё положено уходить? Ушёл! И куда пришёл? А вот непонятно. И, в общем, не важно, потому что и отсюда скоро придётся уходить.
Этот город больше, чем реальность, но меньше, чем сон, потому что это чужой сон, улыбка Альмутасима, свет в середине тоннеля, до конца которого еще никто не добирался живым...