А я не признаю реализма. Я — за магию. Да, да, за магию! Я хочу нести ее людям. Заставлю их видеть факты не такими, как они есть. Да, я говорю не правду, не то, как есть, а как должно быть в жизни. И если тем погрешила, то будь я проклята именно за этот грех — ничего не имею против…
Ведь ни твердости, ни особой самостоятельности за мной никогда не водилось. А слабым приходится искать расположения сильных, Стелла. Их дело — манить к себе, влечь, и расцветка им нужна нежная, как пыльца на крылышках у бабочек, она должна привораживать... если больше нечем расплатиться... за ночь приюта. Вот я и была не так уж добродетельна последнее время. Я искала приюта, Стелла. То под одной крышей, которая не умела хранить секретов, то — под другой... бушевала буря, все время ненастье, и меня закружило в этом вихре. Разве с этим кто-нибудь посчитался?.. Мужчины?.. Да им, пока не влюблялись в меня, и невдомек было: есть я — нет... А поди попробуй найти поддержку, если не обратишь на себя внимания, не будешь приметен. Вот слабым и остается — мерцать и светиться... вот и набрасываешь бумажный фонарик на электрическую лампочку.
Мне страшно, так страшно. Уж и не знаю теперь — долго ли меня еще хватит на всю эту канитель... Теперь на одной беззащитности уже не продержишься: слабость — слабостью, а красота — красотой. А я уже не та.
В цирке море — из бумаги,
В цирке пламя — без огня,—
Все бы стало настоящим,
Если б верил ты в меня.
Ну не смешно ли... и меня-то — меня — еще называют человеком без средств. Это когда в моем сердце заперты такие сокровища... По-моему, так я очень, очень богата.
Путь к моим сокровищам лежал через длинный узкий коридор на кухню. В кухонном столе в выдвижной ячейке с вилками и ножами я придумал место для хранения сундука с золотыми дублонами — спичечного коробка, набитого копеечками. По воскресным утрам, когда все спали, я вытаскивал свою сокровищницу, перебирал монетки, пересчитывал, начищал потускневшие дублоны кусочком войлока, прятал их обратно, и, довольный, возвращался в комнату. В эти минуты я был мудрым алхимиком, проникшим во все тайны превращения вещества. Философский камень лежал у меня в «секрете». Внешне он напоминал кусочек красного янтаря. На деле был застывшими слезами сестер Фаэтона, разбившегося на огненной колеснице бога Солнца. Это произошло миллион лет назад, но я уже мог видеть сквозь время… Теперь крохотный кусочек застывшей слезы был моим талисманом и философским камнем, из которого я извлекал тайны и любовался ими. Красная тинктура, великий эликсир. В нем было все, из чего творятся самые искусные сказки. Черная алхимия взрослых стала львом и попыталась проглотить солнце. Лев подавился им, и за дело превращения вещества взялись маленькие волшебники, таинственные алхимики. Иногда я доставал кусочек янтаря из «секрета», подходил к окну, глядел через него на солнце, и тысячи огненных стрелок пробуждали мою фантазию. Мысли — обрадованные солнцу живые существа — начинали танцевать в хороводе веселья. Я видел их, понимал каждую, иногда вступал в хоровод, чтобы впоследствии выскользнуть омытым волшебством. Вечный эликсир фантазии, таинство золотых нитей, из которых плетутся сказки.
А когда я прикасался красным янтарем к золотистой шерстке моей Эльзы, происходило явное чудо: камень наполнялся внутренним светом, становился горячим, как кусочек солнца. Начинал светиться во тьме, а волшебная принцесса, кочующая в разных реальностях, преображалась. От шерстки ее сыпались искры. Сама она изгибалась таинственно, и передо мной… перед моим мысленным взором всплывало видение: тонкая, воздушная, зеленоглазая девушка с роскошными кудрями цвета желто-красного янтаря улыбается мне сквозь пространство и время. Две тайны, две волшебные стихии соприкасались и рождали чудо. Я скрывал это чудо от всех, боялся причинить ему разорение от чужих взглядов и насмешек. Только мир взрослых с непроглядной тьмой и страхом свободы мог смеяться над чудом. Ребенок купался в нем, как в неге. Очищался сказкой, в которой был свет. И разве можно было приоткрыть этот свет перед отрицателями света и чуда? Разве можно было подвергнуть испытанию темнотой саму нежность, которая не могла существовать в атмосфере подвального мрака, задыхалась и погибала во мгле, если не ускользала к источнику света? Мир взрослых сказок был суров.
(Золотая Эльза — детство волшебника)
– Ты упомянул, что родители Майкла живы, но я видела, как их тела хоронили. Я видела мёртвой свою родную сестру. Как они могут быть живы?
– Ты ничего не знаешь, Элоиза Кавана! – провозгласил маленький фей и ускоренно затрепетал крылышками, как будто хотел набрать огромную скорость перед стартом. – Душа не может умереть. Погибнув там, родишься здесь. Ведь здесь истинный дом тех, в ком течёт магическая сила.
— Если хочешь моргнуть, сделай это сейчас.
Ты жаждешь ослепить меня, чтобы я не смог заглянуть в глаза близким и увидеть их душу... их любовь.
— Все, кого ты любил, мертвы! Ты лишился всего, что было тебе дорого!
— Нет!.. Они в моей памяти, а это самая сильная магия на свете!
Она наделяет нас силой, которую тебе не познать. Это воспоминания о тех, кого мы любили, но потеряли. Если мы сохраним память о них в своём сердце... то тебе ни за что не отнять их у нас!
Вы бессмертны, пока не боитесь. Танец — один из кратчайших путей к бессмертию, потому что танцевать и бояться одновременно невозможно.
В жизни может быть, а может и не быть цели, но какая-то магия в ней определённо есть.
Cлайд с цитатой