— Тулио! Эльдорадо — это наша судьба!
— Мигель, если бы я верил в судьбу, я бы не играл с жульническими костями!
— Тулио! Эльдорадо — это наша судьба!
— Мигель, если бы я верил в судьбу, я бы не играл с жульническими костями!
То, что я тогда воспринимал как жестокость судьбы, я теперь должен признать мудростью провидения.
– А вот если убегом уйдешь, тогда, значит, за свою жизнь сама и ответчица, – продолжала мать. – Тогда тебе и нужды нет: как там твоя родня, жива ли? Но и ей о тебе – тоже.
В этих ее словах Ведоме почудился намек, и она пристально взглянула матери в лицо. Кажется, та ответила на вопрос, который дочь еще не задала.
– И когда такие, как ты, сами не знают, кто они, – Гостислава сама взяла ее за обе руки и наклонилась ближе к лицу дочери, – может, им и лучше свою судьбу самим прясть. На новой росчисти сеять да потом не жаловаться.
…Было со мной: ночью лежу, духом смятен,
Влага в глазах, в жилах огонь, крови взамен.
Так я лежу, — душу гнетет бремя тоски,
Сердце свое, горько стеня, рву на куски.
Века дела перебирал, мысля всю ночь,
Также дела жизни своей числя всю ночь.
То я лежал, то иногда вскакивал я,
Спорил с судьбой, сам над собой плакивал я.
Так я взывал: «Тяжкий мой рок, сколь ты жесток,
Несправедлив к жертве своей, злобный мой рок!
Верности чужд, правды в тебе — малости нет,
К праведникам, к мученикам — жалости нет.
Занят одним делом, палач, ты искони:
Казни и гнет! Или казни, иль изгони!
Чем я тебе так помешал, чем надоел?
Ведь между мной и меж тобой не было дел!
В тесном углу мира один жить я привык,
В скудной тиши, горести сын, жить я привык.
Я не роптал — радовался, что одинок,
Что от друзей, что от всего мира далек.
Счастье познав истиннейшей сути свобод,
Освобожден был я от всех низких забот.
Сам я избрал этот покой, этот затвор.
О, если б мог я пребывать в нем до сих пор!
Словно во сне, жил я, но ты — настороже, -
Сон мой прервав, новый капкан ставил душе.
В новый капкан мне суждено было попасть, -
Имя ему — царский венец, ханская власть.
Сделав меня счастьем друзей, горем врагов,
Под ноги мне ты ль не поверг вскоре врагов!
Сев на престол, что и отцу принадлежал,
Судьбы владык, судьбы их стран я разрешал.
Я на шестой месяц шестым царством владел,
Семь поясов мира в тот срок я оглядел.
Мнил, что достиг высшей мечты в жизни земной,
Только не знал: властвуешь ты в жизни земной!
В пору, когда я возлюбил радостей пыл,
В пору, когда слово «печаль» я позабыл, -
Ты мою власть отнял, всего снова лишил,
Родины прах отнял, меня крова лишил.
Сделал меня дервишем ты, в нищенство вверг, -
И предо мной радостей свет сразу померк.
Определил ты мне в друзья горе и страх,
Боль и печаль стали моей стражей в путях.
Радости где? Почести где? Слава? Их нет!
Где все друзья? Слева их нет, справа их нет!
Это же все было, а ты отнял, палач!
Встречусь теперь людям — и вслед слышу их плач.
Что ж ты меня возвеличил, если я мал?
И для чего с прахом сровнял, коль поднимал?
Кары такой и не постичь здравым умом!
Дом возвести — и развалить собственный дом!
Вовсе в тебе совести нет, жалости нет,
Даже ума, видно, в тебе малости нет!
Как же такой мир почитать, верить в него?
Мерой какой низости мне мерить его?
Он ли душе — прочный оплот, крепость надежд?
Бич мудрецов, славы родник он для невежд!
Их неспроста держит в чести он искони,
Столь же он груб, столь же лукав, как и они…
Нет, мудрецу жить с ним в ладу мига нельзя!
Лжи и коварств молча терпеть иго нельзя!
Но от кого помощи ждать? Слаб человек!
Мир — всемогущ, вечно его раб — человек!
Если б тебя, рок, я привлечь мог бы к суду!
Но на земле праведный суд где я найду!
Там бы тебя разоблачил я на века,
Но до конца все рассказать — жизнь коротка!..
В мыслях таких я не смыкал глаз в эту ночь,
В горе моем кто же тогда мог мне помочь?
Так пролежал я до утра, и наконец
Солнце взошло — вестник добра, лекарь сердец.
Молвило мне, по доброте вечной, оно:
«Чем же, мой сын, сердце твое омрачено?
О, имярек, ведомо мне: ты угнетен,
Но, человек, ты не навек брошен в зиндон{*}.
Мне в океан всех мировых слез не собрать, -
Низок сей мир, но на него сердца не трать!
Стоит ли он даже хулы, весь этот мир!
Стоит ли он горсти золы, весь этот мир!
Даже забудь имя его — мерзость и грязь!
Дух закалив, с миром порви всякую связь.
Золото здесь ты потерял, почести, власть.
В жертву за них душу свою стоит ли класть?
Короток срок радостей всех мира сего:
Око открыл, око закрыл — только всего!..
Добро и зло заключено
в привычках и желаньях,
вражда и дружба сотни раз
меняются местами,
и это ведает любой,
вкусивший горечь знанья,
проникший в истинную суть
того, что будет с нами.
Благоразумье нас зовет
уйти с путей позора,
но каждого сжигает жар
желанья и надежды.
Кто этой болью поражен,
да исцелится скоро,
но нет лекарства для глупца,
упрямого невежды.
Хвала Аллаху — он царит,
своей согласно воле.
А люди слабые бредут,
куда — не знают сами.
Все сотворенное умрет,
крича от смертной боли.
Все гибнет, остаются сны,
таблички с именами.
Умершие отделены
от нас, живых, стеною.
Мы их не можем осязать,
не видим и не слышим.
Они ушли в небытие,
отринули земное,
они спешат на Страшный суд,
назначенный всевышним.
Над жизнью собственной своей
рыдай, дрожа от страха
К чужим гробам не припадай
в рыданьях безутешных.
Молю простить мои грехи
всесильного Аллаха.
Он милосердием велик,
а я — презренный грешник.
О, сколько раз ты уходил
с путей добра и света,
о, сколько раз ты восставал
душою непокорной!
Ты жил блаженствуя. Теперь
не жалуйся, не сетуй,
плати за все. Таков удел,
безвыходный и скорбный.
Не слушает бесстрастный рок
твоей мольбы и плача.
Он сам решает — жить тебе
иль умереть до срока.
Твое страданью и восторг,
утрата и удача -
забавы жалкие в руках
безжалостного рока.
... есть судьба, и если ты ей не противоречишь, она несет тебя в заданном направлении ко всем тем поступкам, на которые ты запрограммирован. И даже помогает и сохраняет тебя. И пока ты это не выполнишь, ничего с тобой не случится.
С одной стороны, я чувствую, именно сюда меня и должно было занести в итоге; с другой стороны — кажется, будто весь свой путь досюда я плыл «против течения».