Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Жить воспоминаниями — удел стариков, это хорошо в предпраздничный вечер, когда дневные труды окончены. Начинать с этого в юности — смерть.
— Ты помнишь занятия в Пизе? Как Рималино запер профессора Деццо?
— Влетело ему.
— А ты нам полчаса читал лекцию о строении женского тела.
— От силы десять минут. И я во многом ошибался.
— Давай вернемся?
— В Пизу? В Рим?
— В то время...
Неискушенность, энтузиазм, радости и аппетиты юношеских лет можно вспомнить, но нельзя полностью восстановить.
Заведенные в школе порядки вызывали у меня недоверие. Все во мне бунтовало против них. Я держался особняком, был скорее наблюдателем, чем участником. Такая обособленность была вызвана некоторыми особенностями моего характера. Угрюмость, неприятие установившихся понятий, подверженность перепадам погоды — по правде говоря, не знаю, в чем тут дело. Люди с годами меняются. В юности они более упрямы, требовательны. Это обусловлено их личностным развитием, их генами. Случилось так, что я был несколько более требовательным, менее склонным прощать банальность, глупость или отсутствие чувства меры. Из-за этого я и сторонился других.
Ничего нет ужасней, когда мы, став стариками, начинаем перетряхивать нашу молодость.
(Ничего нет ужаснее, как на старости лет окунуться в свою молодость.)
Предо мною река
распласталась под каменно-угольным дымом,
за спиною трамвай
прогремел на мосту невредимом,
и кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый день, вот мы встретились, бедная юность.
Однажды вечером будущее становится прошлым.
И тогда оглядывается назад — на свою юность.
... Видимо, земля
воистину кругла, раз ты приходишь
туда, где нету ничего, помимо
воспоминаний.