Я ненавижу школу.
Ненавижу ее пуще всего на свете.
Нет, даже еще сильней...
Она испортила мне всю жизнь.
Я ненавижу школу.
Ненавижу ее пуще всего на свете.
Нет, даже еще сильней...
Она испортила мне всю жизнь.
Мама по-прежнему висела на телефоне в поисках учебного заведения, которое оказало бы нам великую милость и согласилось бы принять меня в сентябре. Каждое утро мы выгребали из почтового ящика тонны рекламных проспектов. Яркие фотографии на глянцевой бумаге расхваливали достоинства того или иного коллежа. Это было красиво — и лживо насквозь. Я листал их, качая головой, и думал: интересно, как это ухитрились заснять улыбающихся учеников? То ли им заплатили, то ли сообщили, что их учитель французского свалился в пропасть.
Представь себе, что ты полиция слов. Спрашивай у каждого документы:
«Стоп! Проверка! Назовитесь!» «Прилагательное».
— «С кем склоняетесь, милейшее?»
— «С «собаками»».
— «Стало быть, в каком вы числе?»
— «Во множественном».
— «Хорошо, свободны».
Понимаешь, что я хочу сказать?
Все равно однажды наступит такой момент, когда она выплеснется наружу, вся эта пакость, которую вы норовите запрятать в мозгах подальше.
Бабушка отворачивается и бормочет, что лучше бы ей оглохнуть, чем слышать такое. На что дед всегда отвечает:
— Душа моя, ты и так уже оглохла.
Когда люди покатываются со смеху благодаря вам, это же здорово, и потом, это как наркотик: чем больше смеются, тем больше хочется их смешить.
Наша семейка каждое утро вставала не с той ноги. А я мечтал, чтобы за завтраком было весело, как в рекламе: «Йо-о-огур-ты «Э-э-эрман!» Но, как говорится, мечтать не вредно.