Эрих Фромм

Человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, а если нет – он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями.

10.00

Другие цитаты по теме

Есть среди людей весьма безразличные. Безразличные к жизни, к себе, к тому, что происходит здесь и сейчас. Удивительное отсутствие способности к рефлексии и созиданию. Заложники пустых товаров, бессмысленных лозунгов, бесцветных трендов, фальшивых идей. Эпоха тотального потребления и тотального упрощения. Если пристально вглядеться, то впечатление, будто мир находится в эпицентре ядерной катастрофы, а человек стоит и разглядывает, какого цвета на нём тапки.

Современный мир избавляет человека от необходимости мыслить. Глаза нам заменяет воспитание, мысли – правила, собственное мнение – стереотипы, желания – рекламные ролики. Все уже придумано, зафиксировано, разложено по своим местам… Не думай, а слушай, смотри и запоминай. О тебе уже позаботились. Мой голову этим шампунем, спи на этих кроватях, носи эти джинсы. Да, конечно, у тебя есть право выбора, но к чему оно? Пока ты будешь выбирать, размышлять, анализировать, время уйдет. Вот и не забивай голову всякой ерундой. Живи комфортно, пусть каждый твой день будет праздником безграничного потребления.

Приобретать нужно не то, что хочется, а то, что необходимо. А необходимо только то, без чего нельзя обойтись. А обойтись нельзя только без ума.

Американские коллеги объяснили мне, что «низкий уровень общей культуры и школьного образования в их стране — сознательное достижение ради экономических целей. Дело в том, что, начитавшись книг, образованный человек становится худшим покупателем: он меньше покупает и стиральных машин, и автомобилей, начинает предпочитать им Моцарта или Ван Гога, Шекспира или теоремы. От этого страдает экономика общества потребления и, прежде всего, доходы хозяев жизни — вот они и стремятся не допустить культурности и образованности (которые, вдобавок, мешают им манипулировать населением, как лишённым интеллекта стадом)».

— Сколько еды туда доходит?

— Нисколько.

— Нельзя прожить тридцать дней без еды!

— Я не говорил, что не ел, просто там нет еды.

Без веры невозможна жизнь человека. Вопрос в том, какой будет вера будущих поколений: рациональной или иррациональной. Будет ли это вера в вождей, машины, успех; или это будет непоколебимая вера в человека и его силы, основанная на опыте собственной плодотворной деятельности.

— Господа, пожалуйста, съешьте порции и сделайте такие же для тех, кто внизу... Господа... пожалуйста... Прошу вас! Пора начать меня слушать, потому что под нашими ногами умирают люди!

— Так, сволочи, делайте что говорит дама или я буду срать на вашу еду каждый день! Я размешаю дерьмо так, что ни кусочка живого не останется, слышите меня?! Будете жрать дерьмо каждый день и скажите то же самое ублюдкам под вами! Поняли меня?!

— Кажется сработало...

— Очевидно.

— Но я такого не ожидала, думала я справлюсь.

— Они убеждены.

— Дерьмом?

— Гораздо эффективнее спонтанной солидарности.

— Давай попробуем убедить людей наверху.

— Люди наверху меня не послушают.

— Почему?

— Я не могу срать наверх.

Удивительно устроен человек — он огорчается, когда теряет богатство и равнодушен к тому, что безвозвратно уходят дни его жизни.

Может, мы все больны, оттого что у нас слишком много всего.

Если другие люди не понимают нашего поведения — ну и что? Их требования, чтобы мы делали только то, что они понимают, попытка продиктовать нам. Если это «необщительно» или «иррационально» в их глазах, пусть будет так. Главным образом, они негодуют на нашу свободу и нашу храбрость, и хотят быть нами. Мы не должны никому объяснять и отчитываться, пока наши действия не причиняют боль или не посягают на них. Сколько жизней было разрушено этой потребностью «объяснить», которая обычно подразумевает, что объяснение «понято», то есть одобрено. Позволь своим делам быть оценёнными, но знай, что свободный человек должен давать объяснение только себе, обращаясь к причинам и совести, и некоторым, у кого может быть оправданное требование к объяснению.