Они видят назад много дальше, чем мы с тобой когда – нибудь увидим вперед.
Прошлое, Будущее — не всё ли равно, лишь бы мы оба жили, ведь то, что придёт вслед за нами, всё равно придёт — завтра или через десять тысяч лет.
Они видят назад много дальше, чем мы с тобой когда – нибудь увидим вперед.
Прошлое, Будущее — не всё ли равно, лишь бы мы оба жили, ведь то, что придёт вслед за нами, всё равно придёт — завтра или через десять тысяч лет.
Если бежишь, время точно бежит с тобой. Есть только один – единственный способ хоть немного задержать время: надо смотреть на все вокруг, а самому ничего не делать!
И всё необыкновенно хорошо, все можно потрогать рукой; всё в мире близко и понятно, и так будет всегда.
В каждом его ухе стучало по сердцу, третье колотилось в горле, а настоящее гулко ухало в груди. Тело жадно дышало миллионами пор. — Я и правда живой, думал Дуглас. — Прежде я этого не знал, а может, и знал, да не помню.
Время — это река, и она течёт лишь в одну сторону. Нет смысла скорбеть по тому, что было. Важно лишь понимать, куда несёт нас течение.
Вино из одуванчиков. Самые эти слова — точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето.
... для большинства из нас промежуток между «О, я мечтаю о будущем» и «Ах, уже поздно, всё в прошлом» так бесконечно мал, что в него невозможно протиснуться.
Может быть, просто старуха пытается уверить себя, что и у нее было прошлое? В конце концов, что минуло, того больше нет и никогда не будет. Человек живет сегодня. Может, она и была когда – то девочкой, но теперь это уже все равно. Детство миновало, и его больше не вернуть.
Точно огромный зрачок исполинского глаза, который тоже только что раскрылся и глядит в изумлении, на него в упор смотрел весь мир.
И он понял: вот что нежданно пришло к нему, и теперь останется с ним, и уже никогда его не покинет.
Я ЖИВОЙ, подумал он.
Хорошо все-таки старикам — у них всегда такой вид, будто они все на свете знают. Но это лишь притворство и маска, как всякое другое притворство и всякая другая маска. Когда мы, старики, остаемся одни, мы подмигиваем друг другу и улыбаемся: дескать, как тебе нравится моя маска, мое притворство, моя уверенность? Разве жизнь — не игра? И ведь я недурно играю?