Тор уникальный город в плане траурных обычаев! Рассчитывать на местное кладбище может лишь уроженец самого Тора или близлежащих деревень. Иногородние обязаны после смерти покинуть территорию.
It's hard to believe,
That there's nobody out there.
It's hard to believe
That I'm all alone
At least I have her love.
The city she loves me
Lonely as I am
Together we cry.
Почти все вы были во Франции. И поэтому все знают, что будет дальше. Здесь мои братья и муж, но ведь и вас всех тоже кто-то ждет. Я заранее надела черное, я хочу, чтобы вы взглянули на меня. Все посмотрите на меня! Кто наденет траур по вам? Подумайте о них. Подумайте прямо сейчас.
Когда ветер окончательно разогнал тучи, они пошли к тележке, и скинули полиэтилен, и взяли одеяла и все необходимое для сна. Поднялись на вершину холма и устроились на сухой земле под выступом, а после он сидел, обняв мальчика, стараясь его согреть. Закутавшись в одеяла, смотрели, как надвигается непроницаемая темнота. Силуэт города растворился в ней, будто привидение, и он зажег маленький ночник и поставил его с подветренной стороны. Потом они спустились к дороге, и он взял мальчика за руку, и они пошли на другой склон холма, где дорога добиралась до самого верха, откуда еще можно было разглядеть погружающуюся во мглу местность к югу. Долго стояли в своих одеялах на ветру в надежде увидеть свет костра или лампы. Ничего. Только тусклое пятно света их ночника. Затем вернулись обратно. Костер не разжечь — все отсырело. Пришлось съесть скудный ужин холодным и улечься, пристроив лампу между собой. Он захватил книжку для мальчика, но тот слишком устал.
— А можно, лампа погорит, пока я не усну?
— Конечно можно.
Разглядывать родной (возможно, изрядно опостылевший) город круглыми от удивления глазами путешественника — искусство непростое. Тут всё время следует быть начеку, поскольку не только ежедневные простаивания в автомобильных пробках и еженедельные посещения оптового рынка, но даже такой пустяк, как получение новой расчетной книжки в домоуправлении, может лишить нас правильного настроения на целую неделю (месяц, год?). Или даже навсегда — если не быть начеку, конечно. Но я сохраняю бдительность, оно того стоит: наивная, непрактичная восторженность туриста (незваного, всем чужого гостя) сокровище из числа тех, с коими добровольно не расстаются.
Одной из основных форм отрицания смерти является наша вера в личную уникальность, в то, что мы не подвержены неотвратимым биологическим законам и что жизнь не расправится с нами так же жестоко, как и с остальными.
В городе несчастным людям жить лучше. В городе человек может прожить сто лет и не хватиться того, что он давно умер и сгнил.
Надоел мне город ваш бездушный,
Ваша чинность, чопорность уборов,
Добрый нрав, мещанству лишь послушный.
Да и барабанный бой всех споров
В вольном духе о российском мире
С тайной жаждой тёплого местечка
Да о том, что «дважды два — четыре,
А не стеариновая свечка!».
Надоели мне борьба за веру
В донкихотские свои затеи
И друзей, не выспавшихся в меру,
Все трансцендентальные идеи!
Кладбище вдруг увиделось Марике старинным театром, где без конца играют одну и ту же пьесу, меняя лишь костюмы и прически.
Что тут сказать — человек, живущий в городе, должен иметь возможность побыть иногда в одиночестве.
— Откуда ты?
— Трудно сказать.
— Трудно, да? Всё же, откуда?
— Трудно сказать, ведь мир очень велик.
— Я просто спросил, откуда ты.
— Из города.
— Из города?
— Из какого — неважно. Все города одинаковы. Поэтому я сейчас и не там.
— А куда едешь, знаешь?
— Я нашел город вдали от городов и там я хочу быть.
— Тебя в этом месте знают?
— В том, куда мы едем? Или где мы сейчас?
— В этом.
— Ты сидишь над ним.
— Прямо над ним?
— Люди из этого города похоронены под тобой.
Cлайд с цитатой