У жизни был отвратительно горький вкус.
Жить полной жизнью можно лишь ценой собственного «я».
У жизни был отвратительно горький вкус.
Жить полной жизнью можно лишь ценой собственного «я».
Мне казалось, кончился не только тот незнакомец, не только, завтра или после завтра, кончусь и я, закрытый, закопанный в грязь среди смущения и лжи участников процедуры, нет, так кончилось все, вся наша культура, вся наша вера, вся наша жизнерадостность, которая была очень больна и скоро там тоже будет закрыта. Кладбищем был мир нашей культуры.
Повеситься, может быть, трудно, я этого не знаю. Но жить куда, куда труднее.
Борьба против смерти, безусловная и упрямая воля к жизни есть та первопричина, которая побуждала действовать и жить всех выдающихся людей.
С годами я стал человеком без определенных занятий, без семьи, без родины, оказался вне всяких социальных групп, один, никто меня не любил, у многих я вызывал подозрение, находясь в постоянном, жестоком конфликте с общественным мнением и с моралью общества, и, хоть я и жил ещё в мещанской среде, по всем своим мыслям и чувствам я был внутри этого мира чужим.
«Назад к природе!» — человек всегда идет неверным, мучительным и безнадежным путем.
В жизни все не так просто, как в наших мыслях, все не так грубо, как в нашем бедном, идиотском языке.
Позднее Гермина сообщила мне любопытную вещь. Она сообщила, что после того разговора Пабло сказал ей насчет меня, чтобы она бережней обходилась с этим человеком, он ведь, мол, так несчастен. И когда она спросила, из чего он это заключил, тот сказал: «Бедняга, бедняга. Посмотри на его глаза! Неспособен смеяться».
Жизнь — это вечное, мучительное движенье и волнение, она несчастна, она истерзана и растерзана, она ужасна и бессмысленна, если не считать смыслом как раз те редкие события, деяния, мысли, творения, которые вспыхивают над хаосом такой жизни.
Только как раз сегодня вечером мне очень грустно, сегодня я не смогу быть веселым, но, может быть, смогу завтра.