— Почему ты читаешь «Дунз Бари», когда я рассказываю о мистере Юргенсе?
— Почему ты рассказываешь о мистере Юргенсе тогда, когда я читаю «Дунз Бари»?
— Почему ты читаешь «Дунз Бари», когда я рассказываю о мистере Юргенсе?
— Почему ты рассказываешь о мистере Юргенсе тогда, когда я читаю «Дунз Бари»?
— Мне капучино. И ружье. Уверена, у тебя найдется.
— Что-нибудь придумаем. Похоже, Шекспир ошибался. Пьеса слепа к жизни, но только, если в ней нет кукол.
— У меня есть телефон. Только он в шкафчике.
— Почему?
— Не хочу таращится на свою руку весь день. Советую попробовать.
— Милая, ты знаешь главного врага всех женщин?
— Вирус папилломы человека?
— Нет, не вирус папилломы, а низкая самооценка. И они все это знают. Все подростки. Все мальчики вашей школы это знают.
Мы будем заниматься всеми видами дурачества: будем валять дурака, дурачить друг друга, мы будем дурачиться даже тогда, когда другие дураки будут бояться по-дурачески придуриваться.
— Как встреча с родителями?
— Ужас. Мама пела колыбельную.
— Только ты можешь рассказать, про колыбельную так, словно это какие-то пытки.
– Дело было ещё в феврале, валил снег, а я подставил коробок, – Том хихикнул, – поймал одну снежинку побольше и – раз! – захлопнул, скорей побежал домой и сунул в холодильник!… На весь штат Иллинойс у меня одного летом есть снежинка. Такой клад больше нигде не сыщешь, хоть тресни.