Упряма была природа: жила сама и звала жить.
Жизнь же сейчас такова, что если от нее отойдешь на минуту, — она от тебя уйдет на дни.
Упряма была природа: жила сама и звала жить.
Жизнь же сейчас такова, что если от нее отойдешь на минуту, — она от тебя уйдет на дни.
— В сущности, — думал Астафьев, — мне глубоко чужды всякие контрреволюционные мечтания. Я презирал бы народ, если бы он не сделал того, что сделал, — остановился бы на полпути и позволил ученым болтунам остричь Россию под английскую гребенку: парламент, вежливая полиция, причесанная ложь. И все-таки Брикман прав: я враг его и их. Ведь все равно, кто будет душить свободную мысль: невежественная или просвещенная рука, и будет, конечно, душить «во имя свободы» и от имени народа. А впрочем, — все это скучно.
Однажды уже додумалась, что цель жизни — в процессе жизни; и потому мучилась: верно ли? Не оскорбила ли цели? Не унизила ли смысла существования?
Под зданиями дипломатических кладбищ были проложены канализационные трубы, по которым гадкая жидкость текла в центральную клоаку, а оттуда на поля орошения, где росла прекрасная цветная капуста. Таким образом, путем тщательной очистки, чиновная ложь и мерзость на последнем этапе превращалась в красоту храбрости и чистую слезу.
С пулеметным треском катилась волна ненависти, смерти, а то и просто озорства и охальства, и все за свободу, и все за свободу, а в чем свобода? Боятся, стращают — и в ужасе вцепляются друг в друга. Посадить их за один стол, за один горшок щей, — все будут одинаковы, и в мыслях, и в желаниях, и с лица. Почему одни тут, а другие там? Как сами себя отличают? Отличают ли? Почему Иван против Ивана? И на могилах их вырастет одна трава. И солнце светит им одно, и дождик один-единственный всех мочит. Непонятно. А непонятное — смута и грех.
Нравится мне здешняя природа и архитектура. Не такая, как в Зореграде, более суровая и лаконичная, но какая изящная, как будто интеллигентная. Посмотри, Семён, клёны и дубы как будто приосанились. Словно не могут себе позволить сгибаться перед туристами. Даже деревья здесь сохраняют достоинство, осанку и простоту. Кажется, у них тоже можно спросить дорогу – и они ответят, а то и проводят.
И падает лента в очерченный круг,
на запад, на север, с востока на юг,
закат возгорается красным огнем,
и темная ночь наступает за днем.
Как в вечности вместе ночь с ясным днем,
так вместе и мы с тобою вдвоем,
как льнет сине море к родючей земле,
так льнешь ты душою и сердцем ко мне.
Как воздухом дышит живая земля,
Так ты мною дышишь, дышу тобой я.
Так было и будет и есть по судьбе,
И слово мое льется кровью в тебе.
И падает лента в очерченный круг,
на запад на север, с востока на юг,
и гром с тишиною послушные мне,
на помощь спешат на яву и во сне.
Есть наслажденье в бездорожных чащах,
Отрада есть на горной крутизне,
Мелодия — в прибое волн кипящих,
И голоса — в пустынной тишине.
Людей люблю — природа ближе мне,
И то чем был, и то, к чему иду я,
Я добываю с ней наедине.
В своей душе весь мир огромный чуя,
Ни скрыть, ни выразить то чувство не могу я.
... От бури не осталось следа, берег блистал, как наточенное лезвие. Гора и небо сияли в жаре, в головокружительной дали; и приподнятый миражем риф плыл по серебряному пруду на полпути к небу...