... всегда страшно смотреть на человека, который уверен, что он совершенно один — в нём ощущается тогда нечто трагическое, едва ли не священное, и вместе с тем ужасное, постыдное.
Если человек рождён совершать или говорить нечто оригинальное, то чтением книг он себя не загубит.
Судьба является не абстрактно – иногда она нож раба, а иногда улыбка незамужней женщины. Судьба выбирает своё орудие, воплощается, и нате вам, извольте.
С годами я не раз замечал, что иные люди как бы служат лишь мостом для двух других, между которыми затем устанавливается глубокая и прочная дружеская связь, – вроде хлипкого, временного моста, который воинская часть перебрасывает через пропасть и, перейдя на другую сторону, убирает.
Если добро всегда одерживает верх, зачем же его проповедовать? Будь человек по природе своей не склонен совершать зло, зачем ему что-то запрещать, осуждать его и так далее? Заметьте, самые возвышенные религии проповедуют добро. Более того, они дают заповеди, требующие не прелюбодействовать, не убивать, не красть. Всему этому надо учить заповедями. А сила зла столь огромна и хитра, что используется даже для призывов к добру: если мы не будем делать то-то и то-то, нам угрожают адом.
Будь я художником-абстракционистом, я тоже мог бы изобразить курицу посредством треугольника и нескольких точек, но бульона куриного из этого не сваришь.
Судьба не может долго заниматься тщательным подбором людей, какие должны служить ее орудием. Ну, например, если ты страшно спешишь приехать куда-то вовремя, если это для тебя вопрос жизни или смерти, ты же не будешь присматриваться к тому, что в такси зеленая обивка или что у лошади некрасивый хвост. Хватаешь первое, что попадется под руку. Потому Судьба обычно не вполне ясна, скорее двусмысленна: она-то хорошо знает, чего хочет, но люди, ее осуществляющие, не больно это понимают. Вроде глупых подчиненных, которые никогда не исполнят в точности приказ начальства. Так что Судьбе приходится поступать по принципу Сармьенто*: делать своё дело, пусть плохо, но все же делать. И нередко ей бывает необходимо своих исполнителей опьянить или заморочить.
И среди тысячной толпы – ты одинок,
и находясь с собой наедине – ты одинок.
Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшелышк или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете не мало.
Никогда не жалуясь на одиночество, он выглядел ужасно одиноким, ни разу не посетовав на тоску, казалось, всегда тосковал.
А теперь осознал, что ему некого больше встречать — и завтра и вообще никогда, и что он остался лицом к лицу с тем самым одиночеством, к которому так стремился. В этот миг ему показалось, что завтрашний день неимоверно далек. Но он убедил себя, что именно этого ему и хотелось: остаться наедине с самим собой на бесконечно долгий срок, вплоть до самой смерти.
Cлайд с цитатой