Сердце женщины, в любви своей оскорблённое изменой, подобно крепости, захваченной, опустошённой и покинутой.
11.00
— Да, женщины, которым изменили, способны на чудовищные поступки.
— Мужчины, которым изменили, тоже.
Вашингтон Ирвинг
Другие цитаты по теме
Cлайд с цитатойСердце красавиц
Склонно к измене
И к перемене,
Как ветер мая.
Клятвами страстными
Сердце взволнует,
Этими ж губками
Лжёт и целует.
Можно браниться,
Можно сердиться,
Но не влюбиться
Всё же нельзя.
Кобели не меняются. Все наладится, но он снова изменит. И ты окажешься там же, где начала, жалея, что не ушла в первый раз.
О, конечно, она любит мужа бесконечно больше, чем меня. Но когда она смотрит на меня — её взгляд бывает свежее, чем когда она смотрит на мужа. С мужем она уже устала. До меня — и не дотрагивалась. И вот я наблюдаю — вообще, — что самые счастливые жены и которые мужьям никогда не изменяют, — смотрят тем не менее на постороннего свежее, чем на мужа.
Это на финикийских монетах времен Римской империи: нередко там изображенная Астарта, обычно поставившая ногу на корму корабля, — имеет неизменно подол, поднятый до колена. Более свежий взгляд и есть этот подол Астарты, поднятый до колена. Он есть во всякой женщине. Суть его: «ах, я уже утомилась, и мне хочется другого».
Я замечал на прогулках: мужчина, приподняв шляпу, извинится и спросит дорогу у дамы. Что он ей? Она никогда ещё его не увидит, но она с необыкновенной готовностью разъяснит ему дорогу, и голосом более свежим, чем как всегда говорит с мужем. «Ах, я очень устала от мужа», а этот — который спросил дорогу — я «ещё до него не дотрагивалась».
Астарта. «Суженый мой и милый. Я буду тебе век верна. Но не сердись... или отвернись... а пока я подниму немного юбку».
Это неотразимо и всемирно.
Если молодая женщина изменила своему мужу один раз, она может изменить и во второй. Один муж — это всегда очень много, а двое мужчин — всегда очень мало.
Мучимый нуждою,
Долею нелепой,
Муж повёз дровишки
В город — ради хлеба.
И скорей на сено
Барского сарая
Побежала Янки
Жёнка молодая.
Выпил муж на рынке,
Выручив деньжонки,
а барчук на сене
веселится с жёнкой.
Прикупил на рынке
Янка хлеба, соли
И баранок связку
для своей Антоли
Угощает Янка
Жёнку молодую
И при этом руку
Панычу целует.
— Так он, значит, шпионил? Хорошо! Я уж ему выложу ему всё начистоту!
— Никогда! Сознаваться — грубейшая ошибка! Отрицать! Отрицать всегда! Отрицать даже явную очевидность! Сомнение, вот что! Нужно вызвать сомнение. Клянись всеми святыми, Мадонной, жизнью и смертью, клянись стоя и на коленях, клянись кем и чем хочешь, но никогда не признавайся! Взять хоть, например, моего супруга... Ты думаешь он знал что-нибудь? Конечно, ничего нельзя было и сказать обо мне, ибо я была верной женой, но он и не должен был ничего знать! Он умер так и не узнав — наставляла я ему рога или нет. Ой, я до сих пор вижу этот агонизирующий взор: «Признайся мне, Кристина, признайся!» Он умер так и не узнав, отчего я плакала, то ли от раскаяния за измену, то ли от неминуемого вдовства.
Веками живет на земле добро.
Оно подобно посеву,
И вот Адам отдаёт ребро,
Из которого делают Еву.
Потом проходит сто тысяч лет,
Меняет мир панораму.
И что же делает Ева в ответ?
Уходит к другому Адаму!
— Так он, значит, шпионил? Хорошо! Я уж ему выложу ему всё начистоту!
— Никогда! Сознаваться — грубейшая ошибка! Отрицать! Отрицать всегда! Отрицать даже явную очевидность! Сомнение, вот что! Нужно вызвать сомнение. Клянись всеми святыми, Мадонной, жизнью и смертью, клянись стоя и на коленях, клянись кем и чем хочешь, но никогда не признавайся! Взять хоть, например, моего супруга... Ты думаешь он знал что-нибудь? Конечно, ничего нельзя было и сказать обо мне, ибо я была верной женой, но он и не должен был ничего знать! Он умер так и не узнав — наставляла я ему рога или нет. Ой, я до сих пор вижу этот агонизирующий взор: «Признайся мне, Кристина, признайся!» Он умер так и не узнав, отчего я плакала, то ли от раскаяния за измену, то ли от неминуемого вдовства.