Аль Квотион. Запчасть Импровизации

Как иногда хочется — чтобы холодно. Чтобы сердце — до бесчувствия. Чтобы душа — гранитом, бетоном, камнем. Чтобы взгляд — льдом, снегом, инеем. Чтобы не любить, чтобы не больно. Чтобы дышать прозрачным небом и не знать земных страстей. Чтобы не хотеть рук, не искать в оглохшем мире жалкие крохи тепла. Чтобы скалой — в любом шторме, чтобы безразличие вместо всех разбитых надежд. Чтобы уверенный шаг вместо бесполезных попыток, чтобы не гнули и не ломали слова «останемся друзьями». Чтобы любые слова — оставались лишь словами. Чтобы не жить, почти умирая, а умереть, оставшись живым. И иногда почти получается, и уже чувствуешь в груди этот холод, и уже ждешь его, готов к нему... но почему-то мама смотрит на твое лицо и начинает плакать.

13.00

Другие цитаты по теме

И наши души — коридорами для пришлой боли всех людей. Мы плачем полночью за шторами, мы память людных площадей времен тоски, времен отчаянья, не достучавшейся весны, времен утробного молчания всей изувеченной страны.

Ощущение, будто в груди сверлят огромную дыру, вырезают жизненно важные органы, оставляя глубокие раны, края которых потом долго пульсируют и кровоточат. Естественно, холодным рассудком я понимала: с лёгкими всё в порядке, однако хватала ртом воздух, а голова кружилась, будто отчаянные попытки ни к чему не приводили. Сердце, наверное, тоже билось нормально, но пульса я не ощущала, а руки посинели от холода. Свернувшись калачиком, я обхватила колени руками, казалось, так меня не разорвёт от боли.

Но сильной женщины и сильной маме.

Тоже бывает больно, но никто не знает.

В груди было так холодно, что больше уже не болело.

Вот я и приехал, мама... с праздником. Надо было, конечно, раньше приехать, но я как-то все был занят... Дела какие-то, суета какая-то, все. А помнишь, как я из больницы удрал, чтоб тебя с 8 марта поздравить? Я тогда на медсестре жениться обещал, чтоб она мне куртку с ботинками выдала. И вот тебя уже нет. И сказать некому: «Сыночек, не пей из копытца — козленочком станешь». Женщин много, а сказать некому. Все время ищу такую, как ты, а такой, как ты, больше нет.

Она пишет дневник бабочки. О грусти иных цветов и улыбке солнца. О быстротечности дня и его огромной важности для живущих до заката. Она пишет дневник бабочки, раскрашивая разноцветной пыльцой сны, которых не видит. Она так трепетно, так живо, так искренне пишет об одном и том же, о своём единственном полёте и ярком ярком свете впереди, в котором она обязательно сгорит, но станет, на миг — самой счастливой. Она рассказывает, как пахнет небо. Она дрожит от восторга и поёт о любви. Она пишет дневник бабочки, а я... я не читаю его. Я курю в окно, давлю в себе приступы тошноты и стараюсь не смотреть ни на эту обшарпанную стену, ни на уродливую иглу, торчащую между больших красивых крыльев.

Боль творения, в сущности, мелочь, пустяк рядом с муками не-созидания.

Ты пастух звезд. Твои слова — продолжение неба, клей для гаснущих светил, острые иглы, способные пригвоздить свет к упругой поверхности пространства. Движение руки, удар плети, выверенный взгляд... и как красиво, как ровно и идеально фигуры встают на свои места. Солнце — светит. Не дышит, не обжигает, не смеется в приступе безумия, не гаснет, мучительно расплескивая огонь, нет.. Светит. Это его функция. Остальное — излишне. Все правильно, пастух... Так и должно быть. Но мне почему-то становится больно дышать в те ночи, когда над моей головой отголосками чего-то дальнего, давнего, забытого, но очень важного, перестают падать звезды...

Вот я и приехал, мама... с праздником. Надо было, конечно, раньше приехать, но я как-то все был занят... Дела какие-то, суета какая-то, все. А помнишь, как я из больницы удрал, чтоб тебя с 8 марта поздравить? Я тогда на медсестре жениться обещал, чтоб она мне куртку с ботинками выдала. И вот тебя уже нет. И сказать некому: «Сыночек, не пей из копытца — козленочком станешь». Женщин много, а сказать некому. Все время ищу такую, как ты, а такой, как ты, больше нет.