Всякая война, будь она личной или глобальной, — игра безымянных марионеток.
Не стоит недооценивать великую способность забывать, которую пробуждает в людях война.
Всякая война, будь она личной или глобальной, — игра безымянных марионеток.
Не стоит недооценивать великую способность забывать, которую пробуждает в людях война.
Когда пришла настоящая боль, сострадания уже не осталось. Ничто так не способствует потере памяти, как война, Даниель. Мы молчим, а нас пытаются убедить, будто всё, что мы видели, что делали, чему научились от себя и самих других, — не более чем иллюзия, страшный сон. У войны памяти нет. Никто не осмеливается осмыслить происходящее, а после уже не остаётся голосов, чтобы рассказать правду, и наступает момент, когда никто уже ничего в точности не помнит. Вот тогда-то война снова возвращается, с другим лицом и другим именем, чтобы поглотить всё, что оставила за собой.
Я смотрела, как она уходит вниз по улице, и в тот момент осознала, что Хулиан никогда не будет моим, что я потеряла его прежде, чем обрела.
У меня в памяти отпечаталась одна фраза из романа Хулиана, эта фраза всегда была мне особенно близка: «Пока нас помнят, мы живы». Еще до того, как я встретила Хулиана, я уже знала его. Сейчас я чувствую, что знаю и тебя. Знаю и доверяю как никому. Помни меня, Даниель. Хотя бы иногда, хотя бы украдкой — вспоминай, ладно? Не позволяй мне уйти.
Как часто говаривал Кларе отец, народ не склонен смотреть в глаза правде, особенно когда берется за оружие.
Он всегда существовал внутри себя, ради своих книг и в них самих, как добровольный пленник.
Я так боялась всего этого, что не заметила, как стала старше, не заметила, как жизнь проходит мимо, что свою молодость я пожертвовала любви к человеку с искалеченной душой, к человеку-призраку.
Жизнь научила меня никогда не терять надежды, но и не слишком полагаться на неё. Надежда жестока и тщеславна, у неё нет совести.