— Я всё делал неправильно, — добавил он, качая головой, — даже этот несчастный сэндвич — и тот держу неправильно, ведь так?
Он закапал майонезом все брюки.
— Я всё делал неправильно, — добавил он, качая головой, — даже этот несчастный сэндвич — и тот держу неправильно, ведь так?
Он закапал майонезом все брюки.
Какой смелостью надо обладать, чтобы однажды утром взглянуть на себя в зеркало и задать себе вопрос: «Имею ли я право на ошибку?» Отчетливо произнести каждое слово… Какой смелостью надо обладать, чтобы взглянуть жизни в лицо — и не увидеть в ней ничего стабильного, ничего гармоничного. И все сломать, разворотить — из чистого эгоизма? Конечно, нет, хотя… Так в чем же дело? Инстинкт выживания? Прозорливость? Страх смерти?
Мужество быть откровенным с самим собой. Хоть раз в жизни. Противостоять себе. Только себе. Себе одному — «Право на ошибку» — простое выражение, всего несколько слов, но кто тебе скажет, есть ли оно у тебя? Кто, кроме тебя самого?
Жизнь, даже если ты её отвергаешь, даже если пренебрегаешь ею, всегда оказывается сильней тебя. Она сильнее всего. Люди возвращались из лагерей и заводили детей. Мужчины и женщины, которых жестоко пытали, которые видели, как умирают их близкие, как горят их дома, снова бежали за автобусом, обсуждали прогноз погоды и выдавали замуж дочерей. Это невероятно, но это так. Жизнь сильнее всего. Да и потом, кто мы такие, чтобы придавать собственным персонам столько значения? Мы суетимся, кричим… Зачем? К чему?
Пока я шел к ней, я потихоньку бил себя в грудь.
Отстукивал по моему бедному сердцу, чтобы оно забилось.
— Её почти не бывало дома. «Время, отданное приходу», — говорила она возводя глаза к небесам. Она из кожи вон лезла, поносила каких-то придуманных ею благочестивых дур, входя, устало снимала перчатки и бросала их, точно фартук, на консоль в прихожей, вздыхала, вертелась, трещала без умолку, лгала и путалась. Мы ей не мешали. Поль называл её Сарой Бернар, а мой отец, стоило ей выйти из комнаты, возвращался к чтению «Фигаро», не утруждая себя комментариями... Ещё картошки?
Моя двоюродная бабушка по отцу — она была русской — часто повторяла:
— Ты — как мой отец, все ностальгируешь по горам.
— По каким горам, Мушка? — удивлялся я.
— По тем, которых никогда не видел, конечно!