Собачье сердце

— Зинуш, что это значит?

— Опять общее собрание сделали.

— Опять? Ну, теперь, стало быть, пошло, пропал дом. Всё будет, как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.

— Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филлипович. Они теперь резко изменились.

— Голубчик, я уж не говорю о паровом отоплении! Пусть: раз социальная революция — не надо топить. Но я спрашиваю: почему это, когда это началось, все стали ходить в грязных колошах и валенках по мраморной лестнице!

— Вот это да...

— Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная революция – не нужно топить. Но я спрашиваю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор ещё запирать под замок? И ещё приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо их не стащил?

— Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать... Первоклассный деляга.

0.00

Другие цитаты по теме

— И — боже вас сохрани — не читайте до обеда советских газет.

— Гм… Да ведь других нет.

— Вот никаких и не читайте.

— Папа — судебный следователь…

— Дак это же дурная наследственность!

— Зина, я купил этому прохвосту краковской колбасы. Потрудись накормить его.

— Краковской! Краковскую я лучше сама съем.

— Только попробуй! Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка. Взрослая девушка, а, как ребенок, тащишь в рот всякую гадость. Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться, когда у тебя живот схватит.

— Помилуйте, Филипп Филиппович, да ежели его еще обработает этот Швондер, что же из него получится? Боже мой, я только теперь начинаю понимать, что может выйти из нашего Шарикова!

— Ага! Теперь поняли? А я это понял через десять дней после операции. Так вот, этот Швондер и есть самый главный дурак! Он сейчас всячески старается натравить его на меня, не понимая однако, что если кто-нибудь в свою очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки!

Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь, а во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.

Так я и говорю: никакой этой самой контрреволюции в моих словах нет. В них здравый смысл и жизненная опытность.

... кинематограф у женщин — единственное утешение в жизни.

— Что-то вы меня больно утесняете, папаша.

— Что?! Какой я вам папаша! Что это за фамильярность? Называйте меня по имени-отчеству.

— Да что вы всё: то не плевать, то не кури, туда не ходи. Чисто, как в трамвае. Чего вы мне жить не даёте?

И насчет «папаши» — это вы напрасно. Разве я просил мне операцию делать?

Хорошенькое дело: ухватили животную, исполосовали ножиком голову...

А я, может, своего разрешения на операцию не давал.

А равно и мои родные.

Я иск, может, имею право предъявить.

Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите её безапелляционно и уверенно.