Разведчик может сомневаться в непогрешимости своих предсказаний, но не имеет права на одно только: он не имеет права сомневаться в их полной объективности.
Ничто так не ценится, как помощь в самооправдании злодейства.
Разведчик может сомневаться в непогрешимости своих предсказаний, но не имеет права на одно только: он не имеет права сомневаться в их полной объективности.
— По-моему, предательство страшно, но еще страшнее равнодушное и пассивное наблюдение за тем, как происходит и предательство и убийство.
— В таком случае, может быть только одно участие в это: прекращение убийства.
— Сие от вас не зависит.
— Не зависит. А что вы называете предательством?
— Предательство — это пассивность.
— Нет, пассивность — это еще не предательство.
— Это страшнее предательства...
— Как же я завидую тем, кто выполняет приказ, и только!
Как бы я хотел только выполнять приказы! «Быть честным!» Можно подумать, что я то и дело думаю, как бы мне быть нечестным.
Благодарите бога, что вами занимается Штирлиц: он у нас славится либерализмом и логикой…
Быть с народом — это одно, а чувствовать себя в том положении, когда ты поступаешь по справедливости и по вере — другое. Эти вещи могут совпадать и могут не совпадать.
Игра — это самое серьёзное, что есть в жизни. Игра и живопись. Всё остальное суетно и мелко.
Штирлиц настроил приемник на Францию — Париж передавал концерт молоденькой певички Эдит Пиаф. Голос у нее был низкий, сильный, а слова песен простые и бесхитростные.
— Полное падение нравов, — сказал пастор, — я не порицаю, нет, просто я слушаю ее и все время вспоминаю Генделя и Баха. Раньше, видимо, люди искусства были требовательнее к себе: они шли рядом с верой и ставили перед собой сверхзадачи. А это? Так говорят на рынках…
— Эта певица переживет себя… Но спорить мы с вами будем после войны.
— ... разве вы не являетесь патриотом Германии?
— Являюсь. Но что понимать под «патриотом Германии»?
— Верность нашей идеологии.
— Идеология — это еще не страна.