Елена Котова. Период полураспада

В день отъезда, семнадцатого августа девяноста восьмого года утром Лена узнала, что в России дефолт. Страна — банкрот, отказалась платить по суверенным долгам. Правительство так долго не могло ни на что решиться, тянуло до последнего, что теперь, похоже, за дефолтом последует и девальвация. В казне нет денег, государственные облигации превратились в мусор, в банках обнулились активы, вложенные в них. Выход один — еще раз помножить на ноль сбережения и зарплаты людей, обесценив рубль, и таким образом латать дыры в бюджете.

0.00

Другие цитаты по теме

Тем временем Россия погружалась в депрессию, люди, обнищавшие в очередной раз, — тоже. Казалось, тоска разлита в воздухе, темном, нечистом и гнетущем. Безрадостная, тяжкая осень девяносто восьмого года. Теперь уже мир Лены, принцессы четвертого поколения, раскололся на «до» и «после», но она еще не поняла, что 330 так было и будет всегда.

Не нравилось ему и знакомство с настоящим безденежьем, не нравилось питаться спагетти и замороженной курицей, покупать в день по два банана. Не нравилось думать о том, что будет, когда купленные мамой шмотки износятся. Не нравилась, что и сама новая жизнь, в которую он с таким трудом вырвался, оказалась скучной и убогой.

В голове скакали мысли: «Увезти в Москву. Прямо сейчас. Отдать в армию. Конечно, договориться, чтобы служил в Подмосковье, чтобы били, но не до смерти. Чтобы понял, что такое жизнь…»

Обучение детей музыке было занятием, не подвергавшимся сомнению, мало русских городов могли сравниться с Тамбовом по всеохватной любви высшего сословия к музыке.

Мы оставили сына с жизнью, вывернутой наизнанку, и летим в страну, вывернутую наизнанку. Но у нас есть девять часов недосягаемости. Тут нас не достанут, и ничего не случится, мы летим. Давай наслаждаться этим. Пить шампанское и радоваться…

Хотя девочки и мальчики купались в отдалении друг от друга, все купались в сорочках, осторожно, стараясь не занозить ноги, проходили по дощатому, нагретому солнцем помосту купален, спускались по ступенькам в воду. Затем в купальнях же переодевались, складывали мокрые сорочки и полотенца в короба, мужская и женская половина общества воссоединялись и так же медленно, с разговорами шли назад, к дому, ужинать.

Тянет сказать, что сегодня все по-другому, а изменилось-то не многое. При Марксе не было самолетов, а сейчас нет воздушных шаров. Но сила тяготения была и есть. И капитал, который тянет вперед общество, если оно не сопротивляется его законам, тоже никуда не делся.

Удивительно, но в обычно бесснежном Вашингтоне шел настоящий новогодний снег. Он шел день за днем, еле заметно, снежинки — редкие, но крупные — медленно опускались на землю в полном безветрии. Улицы были черными и мокрыми от мгновенно таявшей под колесами машин снежной пыльцы, но газоны и крыши домов покрылись убедительным пушистым покровом, казалось, звенящим тишиной.

В конце улицы возбужденная толпа опять что-то громила. Что еще в этом городе можно грабить? Все, что представляло какую-то ценность для оголодавшего, озверевшего люда, выползшего неизвестно откуда – Оля никогда не представляла, что в ее городе столько той самой черни, которая до революции выглядела нормальными людьми, что-то угрюмо, но мирно паявших и клепавших в мастерских на окраине, – все было давно разграблено.

Все оперируют понятиями Маркса, совершенно не задумываясь об их авторстве. Если сегодняшнему человеку начать объяснять, что же такое Маркс открыл, многие скажут: «Кто ж этого не знает!» — настолько все привыкли в обыденной жизни оперировать понятиями «капитал», «прибыль», «цена», «стоимость», «рента». Так мы привыкли к тому, что Земля крутится, но сложно сказать, как пошло бы развитие астрономии без Коперника и Галилея.