Южный февраль, такой же ласковый, злой и короткий, как северный август, почти бесконечный, почти после смерти, веселое перепутье, лукавый рубеж, начало начала конца.
Я умею быть — здесь, рядом с тобой.
Я умею не знать, кто ты. Я умею не видеть тебя. Я умею не слышать твоих слов. Я умею не задавать тебе вопросов, потому что твое присутствие — само по себе ответ.
Я умею не умирать, когда ты меня обнимаешь. Эта наука далась мне нелегко, но оно того стоит. Наверное, стоит.
Наверняка.
Утром, днем, даже вечером поливка цветов — обычное рутинное дело, зато ночью — почти приключение. Особенно для того, кому некуда торопиться.
Всякий язык иностранный для того, кто молчит обо всем, хотя бы поэтому лучше не спрашивай, все равно совру, выбрав не те слова, которые надо, да просто — выбрав слова.
Вдруг чуть ли не впервые в жизни захотел пожаловаться: мне все надоедает так быстро, что я не успеваю понять, понравилось оно мне или нет. Мне заранее надоело даже то, чего еще никогда со мной не было и вряд ли когда-нибудь произойдет, вроде полетов в космос — как подумаю, что надо годами тренироваться и соблюдать режим ради возможности оказаться запертым внутри ракеты, или хуже, орбитальной станции, месяцами ждать, когда уже закончится эта тягомотина, и сразу такая тоска.
Просто скажу: «Я совсем не сержусь, ты что. Человек может совершать сколько угодно ошибок, они не отменяют всего остального. Не обесценивают. Не перечеркивают. И вообще ничего не значат. Человек изначально придуман нелепым и несовершенным, следовательно, когда делает глупости, обманывает и даже предает, он поступает в соответствии со своим предназначением, то есть абсолютно правильно, нечем нам друг друга попрекать. Скажу: единственная настоящая измена — это смерть, но я не сержусь даже за это. Потому что любил тебя восемнадцать долгих лет, каждый день просыпался рядом с тобой счастливым, и вот это — точно неотменяемо. В отличие от всего остального на свете».
На самом дне долгой зимней ночи открытое кафе, окна которого гостеприимно источают леденцовый жёлтый свет, а из-за неплотно прикрытой двери доносится аромат свежего кофе, — это гораздо больше чем просто кафе. Это спасительная станция, контора по мелкому ремонту разбитых сердец, пункт раздачи таблеток от одиночества....
Станут о нас рассказывать: «Жили в шатрах, умывались бисером, в косы вплетали дареные сны, в спорах швырялись звездами, прятали за щеку зимние рассветы, как леденцы, писали длинные письма ветрами по белым пескам; нынче отсюда ушли, но где-то по-прежнему бродят, ночами хохочут под окнами, не о чем горевать».
То, что не сбудется ни при каких условиях, начинает казаться ослепительной возможностью — руку протяни и бери. А до собственных тайных внутренних пространств уже и дела нет, даже в голову не придет заняться их поиском.
— Все мы добрые люди, — усмехнулся Марк. — Особенно когда спим. Зубами к стенке. «Добрый», «злой» — все это переменные. Временные состояния. И ничего по большому счету не значат, в отличие от несчастий, которые, увы, случаются со всеми, без разбору.
— Тогда я прилечу прямо завтра днем... Пока у тебя настроение не испортилось. И скидки в «Заре» не закончились. И вместе с ними — белая полоса в моей жизни, внезапно наступившая полчаса назад.
— Может быть, это не полоса, а большое бескрайнее поле... До самого горизонта и еще дальше, так что за всю жизнь до конца не дойти. С виду немного похоже на ледяную пустыню, но мы с тобой взрослые люди и хорошо понимаем разницу, верно?
Cлайд с цитатой