— Все мы добрые люди, — усмехнулся Марк. — Особенно когда спим. Зубами к стенке. «Добрый», «злой» — все это переменные. Временные состояния. И ничего по большому счету не значат, в отличие от несчастий, которые, увы, случаются со всеми, без разбору.
Основной противник добрых людей не злые люди, а добренькие. Да и вообще кто сказал, что зло не добренькое? Да оно, может, гуманнее добра в двести тысяч раз, как и маньяк до определенного момента добрее отца с ремнем. Поэтому если зло и придет к нам в ближайшие годы, то под маской такого глобального, вненационального, объединяющего и всеобщего добра, что мы к нему прямо все потянемся. Ещё и толкаться будем в очереди на эшафот.
Природа не делает различий. Она одинаково добра и к плохим людям, и к хорошим. Различия придумали сами люди, воздвигая вокруг себя сложные конструкции морали, законов и нравственности.
Зло искореняют, но оно упрямо и неистребимо пробивается сквозь все, что ему пытаются противопоставить. Добро же всячески поощряют, но его от этого не становится больше. Самое интересное, что ни злодеи, ни доброхоты никогда не сдаются. Они никогда не сдаются! Они могут делать вид или уверять вас, что они отступили, изменили планы и отказались от своих намерений. Но на самом деле это не так. Они всегда стоят на своем. Скрыто или явно, активно или пассивно.
Существует еще одна непреложная истина: у хороших людей больше шансов. В конце концов любое поле битвы остается за ними. Неважно, сколько на это уйдет времени или сил.
– Добро пробуждает добро, – ответила Шанта.
– Да, если человек – добр. Но если он жаден и властолюбив, или разочарован и полон горечи? Дружественное расположение будет воспринято им как слабость, как приглашение к безнаказанному попирательству и мести.
В каждом есть больше, чем мы ожидаем увидеть. В каждом кроется способность к большому добру и большому злу, но только сделанный выбор определяет, кто мы на самом деле.
Мы не можем взять скальпель и вскрыть человеческую душу, чтобы, вырезав оттуда все зло, вшить на его место добро. Добро и зло вообще категории абстрактные.
И именно в тот момент, когда начинаешь думать, что в них больше зла, чем даже в Преисподней, в них вдруг обнаруживается больше благодати, чем могут представить себе ангелы в Раю. Причем нередко в одной и той же особи. Тут, конечно, сказывалась абсолютная свобода человеческой воли. В этом вся проблема.
Почему, собственно, мы проявляем гораздо больший интерес к несчастью своих ближних, нежели к счастью? Значит ли это, что человек — завистливая скотина?
Cлайд с цитатой