– Вы изменились, – внезапно сказала Лиана.
– Почему?
– Вы сегодня улыбнулись два раза. Даже три.
– Раньше я разве не улыбался?
– Раньше вы скалились. В лучшем случае это можно было назвать судорогами лицевых мышц.
– Вы изменились, – внезапно сказала Лиана.
– Почему?
– Вы сегодня улыбнулись два раза. Даже три.
– Раньше я разве не улыбался?
– Раньше вы скалились. В лучшем случае это можно было назвать судорогами лицевых мышц.
– Странно! Каждый вечер я жду, что проснусь, и увижу, что вы украли у меня телевизор и сбежали, – сказала Мамася. – Но каждое утро телевизор упорно оказывается на месте!
Долбушин перестал резать лимон и взглянул на телевизор.
– Его никто не покупает, – сказал он.
– Что – это – такое? – раздельно спросил Долбушин.
Телохранитель Андрей медлил с ответом. Елку сложно перепутать с арбалетом или с кухонным столом. Тяжелый зонт ударил по паркету.
– Я спрашиваю: что это? – нетерпеливо повторил глава финансового форта.
– Ну так же… елка!
– И что она тут делает?
– Завтра первое января! – осторожно ответил Андрей.
Долбушин прищурился:
– Считаешь, без елки я об этом не узнал бы? А когда тебе потребуется тонко намекнуть, что завтра Восьмое марта, ты повесишь у меня на двери портрет Розы Люксембург?
Когда мне плохо, я теряю способность видеть ситуацию со стороны и рассуждать здраво. Мне представляется, что никто больше такой боли не испытывал, никого не окружали такие сволочи и ни у кого не было таких мучений. Чужие страдания кажутся мелкими, даже если разумом я понимаю, что у меня просто заноза в пальце, а у другого всю руку снесло. Но это же МОЙ палец и МОЯ заноза!
— Надо его освободить! — вскакивая с места, горячо крикнула Рина.
— Надо, — сразу согласилась Кавалерия. — Соберемся сейчас впятером — ты, я, Меркурий, Макс, Штопочка — и сразу всех освободим... А перед тем как освобождать, посмотрим какой-нибудь жизнеутверждающий американский боевик, где один человек разрывает в клочья целую дивизию и отделывается царапиной на подбородке.
От чёрного бешенства белое отличается тем, что в чёрном бешенстве люди орут, а в белом ходят стеклянные, на вопросы отвечают вежливо, но с ними рядом почему-то жутко находиться.
– Это ты виноват! – опережая его, заявила Рина.
– Почему я?
– Еще не придумала. Когда придумаю – скажу…
В большинстве пар один позволяет любить себя, а другой откликается на любовь. При этом, как ни странно, больше получает не тот, кого любят, а тот, кто любит сам.
Люди в городах злые от тесноты становятся. Замешкаешься – сметут. Ошибешься – не простят. Машину не там Кузепыч поставил, припер кого-то – стекло расколотили. То есть даже не просто злые, а с полным правом злые.
Это означает, что никакой борьбы уже не происходит. Когда человек вспылит и потом угрызается – это еще терпимо. А когда наорет и чувствует свою правоту, что на своем настоял, что-то доказал, кого-то на место поставил – это уже финал. Даже девушки свирепые становятся. Ну да женское сердце оно вообще огромное – и злобу, и любовь быстрее нагребает...