Мы летим на вращающемся комочке грязи в бесконечность, сами не знаем, зачем, и мы, бесспорно, умрём.
Я знал немало людей несомненно талантливых — они до самой смерти оставались на берегу и все вопрошали себя: «Хватит ли у меня сил?»
Мы летим на вращающемся комочке грязи в бесконечность, сами не знаем, зачем, и мы, бесспорно, умрём.
Я знал немало людей несомненно талантливых — они до самой смерти оставались на берегу и все вопрошали себя: «Хватит ли у меня сил?»
Почти все жизни не удаются, господин Шмит, и именно поэтому вы, писатели, создаете судьбы воображаемые.
Ты смотришь в небо. Ты уже чувствуешь в себе внутричерепную птицу. Это она ломит кости, это ее перья, сгорая в кислоте души, вырываются хриплым мутным паром дыхания. Тебе тоже хочется лететь. Тебе хотелось лететь вчера, хочется сегодня и будет хотеться завтра. День за днем, день за днем, пока маленькие пушистые зайки-дни не выгрызут черные норы в твоей анемичной груди. Пока они не потащат в них свою сладкую морковочку лютой беспощадности жизни. Ты смотришь в небо, гладя своих зайчат и мумифицируясь заживо. Только небо остается с тобой, в тебе, вокруг, только небо, только небо... Но все-таки небо, пожалуй, самая шикарная отрава.
Нельзя просто хотеть, надо делать. Как только человека бросают в житейское море — а это неизбежно, — он начинает там плавать.
Жизнь — штука жесткая... ей на нас плевать. Не то, чтоб она ненавидела нас... нет, но и любить нас она тоже не любит.
Мы упускаем из виду, что наша жизнь — всего лишь миг и этот краткий миг необходимо сделать как можно более прекрасным и совершенным.
Во многих ситуациях бывает такая минута — единственная, — когда от принятого вами решения будет зависеть весь ход вашей жизни.
Благоприятный случай редко представляется дважды.
Мы упускаем из виду, что наша жизнь — всего лишь миг и этот краткий миг необходимо сделать как можно более прекрасным и совершенным.