— Это королева. Она ходит как угодно.
— Кому, простите, угодно?
— Тому, кто играет.
— Это королева. Она ходит как угодно.
— Кому, простите, угодно?
— Тому, кто играет.
— Я не могу допустить, чтобы мои поступки имели вид, будто я продался вам.
— Ну и что, что продался? Вы затем и приехали в Париж, чтобы подороже продать свою шпагу, верную руку, изворотливый ум.
— Все так, но это было несколько раньше. А теперь у меня появились друзья.
— Возможно у меня найдется для вас работа.
— Нет, спасибо, но у меня уже есть работа.
— А я запойный пьяница.
— А я ленивый содержанец.
— Нет, мне тоже не требуется.
— Возможно в будущем вы об этом пожалеете.
— Возможно, но не сегодня.
Кто же он, этот замечательный и остроумный автор, неуловимый настолько, что его нельзя посадить в Бастилию? Запомните, Рошфор, для меня нет ничего невозможного.
— Будьте осторожней, Д’Артаньян, кто не со мной — тот против меня.
— Вы так могущественны, монсеньор, что быть вашим другом или врагом одинаково почётно.
Когда твой друг в крови,
Будь рядом до конца.
Но другом не зови,
Ни труса, ни лжеца.
И мы горды, и враг наш горд.
Рука, забудь о лени.
Посмотрим, кто у чьих ботфорт
В конце концов согнёт свои колени.
Противник пал. Беднягу жаль...
Но наглецы несносны.
Недолго спрятать в ножны сталь,
Но гордый нрав, ей-ей, не спрячешь в ножны.
— Какой смысл сажать в тюрьму старика? Это ведь создаст впечатление, что вы боитесь его. И, конечно, зачем делать из мушкетеров мучеников?
— Верно. Для человека у которого нет политических взглядов, ты думаешь, как несомненный политик.
Кто же он, этот замечательный и остроумный автор, неуловимый настолько, что его нельзя посадить в Бастилию? Запомните, Рошфор, для меня нет ничего невозможного.