Обыкновенный фашизм

Были же люди, которые год за годом упорно говорили нацизму — «нет». Нужно много мужества, чтобы умереть, но, быть может, не меньше мужества нужно, чтобы говорить — «нет», когда кругом говорят — «да», чтобы оставаться человеком и борцом, когда люди кругом перестали быть людьми, чтобы думать, когда думать запрещено.

0.00

Другие цитаты по теме

«Попытки к сопротивлению были подавлены». Теперь она видела как это делается.

Где берет дитя характер для того, чтобы ему воспротивиться всеми силами, хотя бы за сопротивление обещано было самое страшное наказание? Ответ один: в невозможности вынести то, к чему его принуждают...

Не всякое сопротивление беде награждается избавлением от гибели, но всякая гибель начинается с утраты воли к сопротивлению.

Кстати, эта Академия права приняла постановление, согласно которому, любовь к фюреру является правовым понятием, поэтому, за нелюбовь к фюреру можно судить уголовным порядком.

Словно одурманенная наркотиком, она уже не могла прожить ни одного дня без кино. И ничего с этим не могла поделать.

Война была такой же далекой и абстрактной, как две мухи, сражающиеся насмерть под сводами огромного безмолвного собора. И такой же нелепой.

Сколько поломано перьев, сколько истрачено чернил, чтобы описать то, чего никогда не было и не будет.

Так предам же я сердце тому, чтобы мудрость познать,

но познать и безумье и глупость, -

я узнал, что и это — пустое томленье,

ибо от многой мудрости много скорби,

и умножающий знанье умножает печаль.

(И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это — томление духа. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.)

Сжатость, экономия средств при максимальной выразительности — вот первый, основной закон пушкинской прозы, из которого вытекают все остальные ее качества. Пушкину не нужно никаких распространений, никаких украшений. Он дает многое в немногом. Его проза — точная, краткая, мужественная, «голая», как однажды выразился Лев Толстой.

Мои встречи с историческими личностями либо не состоялись совсем, либо были до анекдотичности короткими. О Ленине я узнал, когда его уже не было на свете. О Сталине я узнал рано. К семнадцати годам у меня созрело страстное желание повидаться с ним, но с целью выстрелить или бросить бомбу в него. Но наша встреча не состоялась по причинам чисто технического порядка: не было пистолета и не было бомбы, а минимальное расстояние до Сталина, на которое я мог быть допущен, исключало возможность использования пистолета и бомбы, если бы они были.