И вся их поддержка сводилась к словам «виновата сама», «бери себя в руки» и «не смей раскисать».
От каждого их слова становилось тошно,
И навязчивое желание выстрелить в голову преследовало меня.
Вопрос только в одном.
Им или себе?
И вся их поддержка сводилась к словам «виновата сама», «бери себя в руки» и «не смей раскисать».
От каждого их слова становилось тошно,
И навязчивое желание выстрелить в голову преследовало меня.
Вопрос только в одном.
Им или себе?
Че вы [...] говорили, что я дурак,
Раз постоянно в своих мыслях?
Че вам [...] тогда нужно, б**ть, от меня,
Раз я ничего не смыслю в жизни?
Коль все мои надежды ложны, так зачем
Ты просишь поддержать, не поддержав ничем?
Вы срали в душу мне, а я писал в тетрадь
То, что давно хотел сказать:
Идите, пожалуйста, на**й!
Ей, вот тебе подарок, ты ведь теперь наш новый шериф, без звезды — как-то не солидно.
Вот, в трудную минуту хочешь опереться на плечо товарища, а вместо этого поскользнёшься на кукише с маслом.
— Я так рада, что наконец-то могу кому-то довериться, Лидия.
— Конечно! Я легко могу вас слушать хоть целую минуту!
— Поздравляю, думаю мы оба умеем использовать силы.
— Стой, ты ел попкорн пока я там висел?
— Ну да.
— Ты мне хоть немного оставил?
— Нет, я думал ты упадёшь.
И вы считаете, что греческая литература становится более поэтичной, если не понимать ее смысла? А я-то думал, что только в апокалипсисе неточное толкование подчас улучшает смысл.
Есть такая штука, как «патриотизм», означающая, как правило, приблизительно то, что навозную кучу посреди родного огорода предписано любить на разрыв аорты, в то время как клумба с георгинами во дворе соседа ничего, кроме гадливого омерзения, вызывать не должна.