Позволь сказать тебе две вещи. Во-первых, я курю когда хочу. А во-вторых, я ненавижу, когда меня перебивают.
Позволь сказать тебе две вещи. Во-первых, жила-была девушка, и она верила, что люди и одежда — не враги друг другу. Наивная... И из-за своей самоуверенности она плохо кончила, получив удар под дых от того, кому больше всего доверяла — от своей же «формы». А во-вторых, дорожка, по которой ты катишься, ведёт тебя туда же.
Позволь сказать тебе две вещи. Во-первых, жила-была девушка, и она верила, что люди и одежда — не враги друг другу. Наивная... И из-за своей самоуверенности она плохо кончила, получив удар под дых от того, кому больше всего доверяла — от своей же «формы». А во-вторых, дорожка, по которой ты катишься, ведёт тебя туда же.
— Мне немного стыдно за то, что я столько лет подавлял себя...
— О чем ты говоришь?
— Я говорю про маму.
— Так дело в твоей маме?
— Я должен, Сол. Я должен ей признаться.
— О Боже! Не надо! Ты ничего не должен этому ирландскому Волан-де-Морту!
Феминистки с упорством маньяка повторяют сказку про то, что «на самом деле» способности-то мужчин и женщин равные, но жизнь-де сложилась так, что пришлось им кухарить, а мужикам плыть на каравеллах. (Между прочим, женщина на корабле — несчастливая примета, поэтому коками на каравеллах были тоже мужчины — прекрасно стояли у плиты. И открывали америки. Не мешала им кухня отчего-то. А бабам отчего-то мешала. Как плохому танцору — сами знаете что...)
На одном ленинградском заводе произошел такой случай. Старый рабочий написал директору письмо. Взял лист наждачной бумаги и на оборотной стороне вывел:
«Когда мне наконец предоставят отдельное жильё?»
Удивленный директор вызвал рабочего: «Что это за фокус с наждаком?»
Рабочий ответил: «Обыкновенный лист ты бы использовал в сортире. А так ещё подумаешь малость…»
И рабочему, представьте себе, дали комнату. А директор впоследствии не расставался с этим письмом. В Смольном его демонстрировал на партийной конференции…
Бедные бунтовали иногда и только против плохой власти, богатые — всегда и против любой.
Но стукачу, и палачу,
и трусам, и кастратам
не то что даже не хочу -
я не могу быть братом.
Меня к борьбе не надо звать.
Я умер бы за братство,
но братство с кем — желаю знать,
желаю разобраться.
— Ну ты любишь ее?
— Конечно. Я же ей майонезом на хлебе сердечко нарисовал.
— Ты прав, друг, она зажралась. Такая нежность.
Cлайд с цитатой