Только не принимать ничего близко к сердцу. Ведь то, что примешь, хочется удержать. А удержать нельзя ничего.
Да ведь весна на дворе. По весне он всегда становится шалым и жаждет новенького.
Только не принимать ничего близко к сердцу. Ведь то, что примешь, хочется удержать. А удержать нельзя ничего.
Между нами никогда не было больше того, что приносил случай. Но, может быть, как раз это и привязывает и обязывает людей сильней, чем многое другое.
Чем дольше живёшь, тем больше портятся нервы. Как у банкира, который терпит все новые убытки.
— Сколько я могу ему уступить?
— Крайняя уступка – две тысячи. Самая крайняя – две тысячи двести. Если нельзя будет никак иначе – две тысячи пятьсот. Если ты увидишь, что перед тобой сумасшедший, – две шестьсот. Но тогда скажи, что мы будем проклинать его веки вечные.
Вы не успели заметить, что мы живём в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работа стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены её, что мысли о ней заслоняют всё остальное. У меня две машины, квартира в десять комнат и достаточно денег. А толку что? Разве все это сравнится с таким летним утром! Работа — мрачная одержимость. Мы предаёмся труду с вечной иллюзией, будто со временем все станет иным. Никогда ничто не изменится. И что только люди делают из своей жизни — просто смешно!
– Мужчины с большими деньгами в большинстве случаев отвратительны, Робби.
– Но деньги ведь не отвратительны?
– Нет. Деньги нет.
– Так я и думал.
– А разве ты этого не находишь?
– Нет, почему же? ...
– Они дают независимость, мой милый, а это еще больше.