Ведь даже там, у подножия труб крематориев, было, в перерывах между муками, что-то похожее на счастье. Все спрашивают меня о трудностях, об «ужасах»; а мне больше всего запомнятся именно эти, счастливые переживания. Да, об этом, о счастье концлагерей, надо бы мне рассказать в следующий раз, когда меня спросят.
Если спросят. И если я сам не забуду.
31. Узнал, что мир надо делить не на хороших и плохих людей, а на трусов и не трусов. 95% трусов при слабой угрозе способны на всякие подлости, смертельные подлости.
Воля — это некая удивительно прекрасная страна или планета, где каждый из заключённых жил когда-то. Они рассказывают друг другу про неё, вспоминают. Лёжа долгие часы без сна, они вызывают прошлое и, заново переживая его, ведут воображаемые разговоры с людьми, которые остались там; просят дождаться их возвращения. Каждый носит в своём сердце эту утерянную страну. Каждый в своей светлой лаборатории мысли перебирает некогда пережитые им события. И они, эти события, овеянные сиянием, кажутся более прекрасными, чем были когда-то, и настолько непохожими на всё окружающее, что при одной мысли о возвращении на волю замирает сердце. Нет, трудно поверить, что сбудется когда-либо мечта-тоска по далёкой планете. Когда ночью над бараками склоняются Орион, Большая Медведица, Полярная звезда и другие звёзды, когда тишину спящего лагеря прорезает свисток паровоза — долгий, протяжный, убегающий вдаль, — глаза ищут среди звезд ту, утерянную планету. И, пожалуй, можно бы поверить, что это всего лишь человеческая фантазия создала сказку о том, что где-то цветут деревья, звенят трамваи, смеются дети и люди плачут от боли.
Теперь мы знаем, что человек может вечером читать Гёте и Рильке, слушать Баха и Шуберта, а утром отправляться на работу в Аушвиц.
С первой иллюзией было покончено быстро. Это – иллюзия работы, того самого труда, о котором на воротах всех лагерных отделений находится предписанная лагерным уставом надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Лагерь же мог прививать и прививал только ненависть и отвращение к труду.
Только свечи и мыло были германского происхождения. Чем-то и мыло и свечи были похожи — какой-то призрачной прозрачностью. Англичане не могли знать, что и свечи и мыло были сделаны из жира уничтоженных евреев, и цыган, и бродяг, и коммунистов, и всяких других врагов, фашистского государства.
Такие дела.
Скелет под номером пятьсот девять медленно приподнял голову и открыл глаза. Он не понимал, забытье это или просто сон. Здесь между ними особой разницы не было. И то и другое означало погружение в глубинные трясины, из которых, казалось, уже ни за что не выбраться наверх: голод и изнеможение давно уже сделали свое дело.
Смерть так же заразительна, как и тиф, и в одиночку, как ни сопротивляйся, очень легко загнуться, когда вокруг все только и делают, что подыхают.
…хотя жизнь узника не представляла в глазах эсэсовцев никакой ценности, количество присутствующих – живых или мертвых – должно было быть в строгом соответствии с количеством номеров и фамилий в списке. Бюрократизм не отступал даже перед трупами.
Cлайд с цитатой