— Зайцы не состариваются, — сказал Заяц. — Зайцы умирают молодыми.
— Это почему же?
— Мы бежим, понимаешь? А движение — это жизнь.
— Зайцы не состариваются, — сказал Заяц. — Зайцы умирают молодыми.
— Это почему же?
— Мы бежим, понимаешь? А движение — это жизнь.
И они пошли наудачу, бесцельно… просто затем, чтобы идти, не сидеть на месте, — ведь больше они ничего не могли сделать. Вскоре надежда как будто опять воскресла в их сердцах — не потому, что для этого была какая-нибудь причина, а потому, что таково уж свойство надежды: она возрождается снова и снова, пока человек ещё молод и не привык терпеть неудачи.
Одна из лучших вещей в молодежи — это то, что они задают вопросы. Их глубоко волнует справедливость. И их умы открыты.
Одиночество — замечательная штука, но только пока человек молод. А в старости это невыносимо.
Мое поколение — дерьмовое поколение. На чем мы росли? Мерзкая жвачка, поп-группы из сладкоголосых мальчиков и чудовищные гибриды рэпа и металла.
Прожитые годы оставляют свой след: блаженное чувство юной неуязвимости тает, и ответственность ложится на плечи тяжким бременем.
Когда мы молоды, мебель предпочитает лакомится пальцами наших ног, когда стареем, любимым блюдом всех её углов становится наша голова, в особенности лоб.
Старшие обычно отказывают младшим в том, что позволяли себе сами, считая, что ошибки их молодости не следует повторять. Только они забывают самое главное — ошибки молодости вовсе не казались им ошибками, пока они были молоды. Тогда ошибалось все остальное человечество, а они-то как раз были правы. Именно в этом самообмане и состоит юность.
В юности следует учиться и беситься, бороться с несправедливостью и потрясать мир... а перерывать горы пустой породы в поисках драгоценной крупицы знания — привилегия зрелости.