Она ему не нужна,
Чтоб убедиться в себе, —
Он только сможет её попросить,
Она не сможет ему отказать —
Под сердцем верно хранить
Свинца немую печать.
Она ему не нужна,
Чтоб убедиться в себе, —
Он только сможет её попросить,
Она не сможет ему отказать —
Под сердцем верно хранить
Свинца немую печать.
он только сможет её попросить,
Она не сможет ему отказать.
Под сердцем верно хранить
Свинца немую печаль...
Только вперед, вместе со мною...
Нас двое... Время летит, но я всегда с тобою...
Человек может быть одинок, несмотря на любовь многих, если никто не считает его самым любимым.
Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько... И все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, — дураком... Что ж, — он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут!
Так речной человек вновь не получил ответа на главный вопрос своей жизни. Он, строго говоря, вообще ничего в ней не понял. И впоследствии умер.
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России. Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.
Всего страшней для человека
стоять с поникшей головой
и ждать автобуса и века
на опустевшей мостовой.